Вечер на платформе Примерно через пятнадцать минут...
Вечер на платформе
Примерно через пятнадцать минут после отъезда поезда в Петербург, на платформе № 2 показался силуэт человека в капюшоне. Неторопливо и тихо он шёл у самого края, над измазанными свежей, только что слитой соляркой и мазутом рельсами. Казалось, упасть вниз он не боялся – шаги были уверенными, а походка достаточно ловкой, чтобы медленно перешагивать встречающиеся на пути камни и выступы. Скинув на шпалы стеклянную бутылку, человек посмотрел на разлетающиеся осколки и двинулся дальше, пока не дошёл до предпоследней скамейки. Остановившись, он поглядел на спящего пьяницу, развалившегося на всю длину и ширину досок скамьи, затем бросил быстрый взгляд на молодого человека, стоящего у края платформы и смотрящего в сторону ушедшего поезда. Кроме этих троих у скамейки никого не было, поэтому некому было запомнить внешность стоящих людей. Подошедший человек в капюшоне был невысокого роста, худощавого телосложения. На его лице, которое затенял серого цвета капюшон, отходящий от такого же цвета курточки, застыло выражение некоего изучения лежащего на скамье. На ногах его были одеты обычные чёрные джинсы, но человек этот отличался от остальных стоящих явным отсутствием обуви – его ступни стояли на голой брусчатке платформы, которая, казалось, своим холодом не причиняет его ногам никакого дискомфорта. Лицо, как говорилось ранее, излучало неподдельный интерес, тёмные глаза смотрели прямо на пьяницу, губы не принимали никакого изгиба, и вообще – мимика у человека в капюшоне напрочь отсутствовала. Лежащий на скамье являл собой именно тот образ, который возникает в голове человека, услышавшего слово «пьяница»: порванные штаны, залатанные грубой ниткой в наиболее открытых местах, дырявые резиновые сапоги, испачканная куртка, одетая на голое тело, шапка, сбившаяся на самый затылок. Выражение лица его явно показывало всю историю алкогольного дегустирования за прошедший день: впалые щёки, небритый подбородок, опухшие глаза и огромная ссадина на левой половине лба. Запах от пьяницы исходил соответствующе всем местам, в которых этот человек побывал – от грязного вокзального пола до пространства мусорного ведра платформы. Каким-то образом это не координирующее себя тело добралось до лавочки, на которой и заснуло мертвецки. Смотрящий на поезда молодой человек был одет в обычные синие джинсы, серые кроссовки, футболку с изображением человека в противогазе, на голове застыла причёска, созданная из копны объемных волос и лака, на шее висели голубые наушники. Лицо его выражало, казалось, некоторую тоску и какую-то обречённость на наиболее худшее развитие событий в дальнейшем. На подошедшего человека в капюшоне он не обратил ни малейшего внимания. Тем временем, последний принялся усиленно тормошить пьяницу, схватив его за рукава куртки, совершенно не изменяя выражения лица. Со своего горизонтального положения лежащий не сразу понял, что с ним происходит, и поэтому, издав нечленораздельный вопль, резко поднялся, попеременно раздумывая, дать в челюсть наглецу или же попытаться выяснить, что от него требуется. Человек в капюшоне, добившись желаемого, как бы невзначай отошёл от скамейки, склонил голову набок, и, ничего не говоря, принялся смотреть на поднявшегося пьяницу. Такая зрительная перепалка с обеих сторон длилась около десяти секунд, после чего поднявшийся со скамьи человек плюнул в сторону и двинулся вдоль края платформы, пошатываясь то ли от сна, то ли от остатков алкоголя в организме. Шаг за шагом он продвигался в сторону выхода на вокзал, где он успешно бы нашёл себе новое место для отдыха, если бы не подвернувшийся под ноги мелкий, но круглый камешек. Секунда – и пьяница лежит на испачканных мазутом шпалах, в состоянии полного отрешения и безуспешных попыток осознать произошедшее. За всем этим спокойно наблюдает человек в капюшоне, подошедший к месту, откуда свалился пьяница. Молодой человек с голубыми наушниками, услышав грохот падающего тела, сливающийся с грохотом подходящего поезда, в растерянности оборачивается и с испугом на лице подбегает к человеку в капюшоне, надеясь помочь ему вытащить лежащего на рельсах. Поздно. Многотонная громада поезда, набитого пассажирами, проносится мимо платформы, освещенной под вечер лишь несколькими фонарями. Для машиниста, вышедшего покурить в тамбур, оставившего вместо себя близорукого сменщика, забывшего в этот вечер очки, для пассажиров поезда – это был всего лишь мягкий толчок. Для лежащего на рельсах – мгновение, за которое проносится нечеловеческая боль, разогнанная до скорости грохочущих колёс. Именно за это мгновение колёса успевают сделать то, что в комнатах средневековых пыток с человеком делали за несколько дней: руки ломаются в нескольких местах, тело как мешок с ломаными костями тащится еще несколько метров по щебню и выступам шпал, ноги отделяются, после чего ломаются еще несколько раз, но всё это уже не важно, потому что первым делом колёса поезда отрезают голову, причём совсем не по хирургическим правилам. Когда нет головы – человек особо не задумывается над сломанными костями, разодранной курткой и спиной, вывихах и ушибах. Крови почти нет, разве что сонная артерия выплёскивает её порциями – всю остальную кровь впитала одежда и древесина старых шпал. Человек умирает за мгновение, всё остальное – только формальности случая. За разделением тела пьяницы наблюдают лишь двое людей, стоящих на платформе – один, в капюшоне, равнодушно затягивается вытащенной из кармана сигаретой, другой – в ужасе смотрит то на курящего, то на остатки пьяницы на рельсах. Подождав, пока поезд отъедет подальше, человек в капюшоне спрыгивает на рельсы, отыскивает отлетевшую в сторону голову пьяницы, берёт её в руки и поднимает на уровень своей груди, оставив молодого парня сторонним наблюдателем. Из головы пьяницы начинает выходить синяя дымка, всасывающаяся в грудь человека в капюшоне, задумчиво смотрящего на догорающую сигарету в зубах. Постояв так примерно минуты две, он трясёт оторванную голову, будто проверяя, нет ли еще чего-нибудь в ней, затем, убедившись, что синего дыма он больше не увидит, аккуратно кладёт голову на то же место, откуда она была взята. После этого человек в капюшоне запрыгивает на платформу и садится на лавочку. Парень в наушниках ошарашенно смотрит на него с непониманием. – Это… А… Ка… Ты… Ты чего сделал-то? – следует от него вполне резонный, хоть и неразборчивый вопрос человеку в капюшоне. – Ты видишь меня? – следует странный ответ не менее странным голосом сидящего. – Бхе… Бхе… Ты чего сделал? – через сдавленный кашель повторяет вопрос парень, говоря скорее на автомате, нежели обдуманно. – Ну, душу я из него вытащил. Смерть я, понимаешь ли. Чего глаза вытаращил, Смерти что ли не разу не видел? А, да. Новости для тебя не очень хорошие – обычно меня люди не видят. Видят только те, кому умирать скоро. Так что – встретимся еще, не переживай! – с этими словами человек в капюшоне резко поднялся с лавочки, подмигнул парню, и, разбежавшись, прыгнул под колёса очередного поезда, где растворился в воздухе голубой дымкой.
