8 февраля 20:10.кто ждет 5 или 1 трамвай - не ждите..

Утречка❄

🏆Магическая Битва стала самым востребованным телешоу в мире за 2023.

Назначили его таковым аналитический мастадонт Parrot Analytics с Global Demand Awards. За основу брали анализ глобального спроса на ТВ и цифровой контент с учетом просмотров, загрузок, поиска и взаимодействия в соц сетях.

К слову, за год до самой-самой признали «Атаку Титанов». Тогда она стала первым аниме и азиатским тайтлом, который добился такого положения.

Показать полностью (1)

Премьера 2-го сезона «NieR:Automata Ver1.1a» состоится в 2024 году.

Первая Тварь на деревне. 

Здравствуйте, меня зовут Подставин Влад мне 21 год и я студент Саратовского университета,2 года назад произошло не что ужасное, во что не мог поверить я и мой друг Гриша. Ближе к делу, в 2013 я поступил в университет и был занят учебой, не выходил из дома, не сидел в соц. Сетях, только учеба и учеба, а когда учебный год закончился я решил съездить к своей бабушке в деревню, она жила совсем одна и только папа к ней приезжал зимой, но нечасто, что меня удивляло. Я решил спросить папу, можно ли взять его машину, и съездить к бабушке, но когда это услышал папа, он побледнел и сказал, чтобы я не ездил туда, причину не объясняя. Ближе к вечеру ко мне в комнату зашли родители и сказали, что нам надо серьёзно поговорить. 
- «Мы не хотели тебя отвлекать и расстраивать, но месяц назад бабушка умерла от инсульта»-сказала мама. 
По моим щекам потекли слезы, как можно утаить смерть любимой бабушки? У меня не укладывалось в голове, конечно я понимаю, что бабушка умерла перед экзаменами, когда я полностью погрузился в учебу, и я бы не написал на отлично, и все пошло бы плохо. 
На следующие утро я решил договориться со своим другом съездить в деревню, друга зовут Гриша ему на тот момент было 20 у него была машина. Собрали сумки, приготовили с собой еду на н.з, а родителям сказали, что поехали на встречу друзей. 
Дорого в деревню занимает где-то часа 2. Рассказываю план дороги, чтобы вы поняли: сначала надо выехать из города, проехать две деревни и один переезд и мы на мести, но дороги просто ужасные и на них тратим больше времени. Когда мы проехали второе село, то не увидели ни одной живой души, хотя около переезда был не большой населенный пункт. Далее когда все трудное было позади мы въехали в деревню, знакомая табличка «Сабуровка» дома, вышка, магазин и т.д, но на главной улице не было ни души, не было кур гулящих по дороге и подозрительно тихо, в небе не слышно птиц… 
-«Сколько ехать до дома»- спросил Гриша. 
-«Минут 20»-ответил я. 
Когда доехали, нас сразу насторожили заколоченные окна во всех домах, открытые калитки, такое ощущение, что здесь кто-то разгуливает. 
Когда зашли в дом я заказал Гриши, что возьму топор и схожу к соседям проведаю, только ты некому не открывай. 
Пошел в соседний дом к тете Люде и дяде Саше добрые люди были…Но их двери заколочены стучал, стучал никто не открыл решил вернуться к Грише, но услышал, что кто-то скулит в сарае, сначала испугался, но переубедил себя, что это их собачонка Муся, когда зашел в сарай был в ужасе, Муся лежит без хвоста везде кровь нет одной лапы, и здесь я понял, что Гриша… 
Я рванул к другу начал барабанить по двери кричу: «Открой! Это я». 
Дверь отварилась и я увидел бедного Гришу, он держал в руках нож и был до ужаса напуган, я спросил, что случилось? Он с дрожью в голосе начал рассказывать, что как ушел через минуту, кто-то и что-то в дверь начало биться и рычать, но это точно не человек был… Я не смог поверить в это, но эта тварь вечером переубедило меня. Сначала я услышал как что-то ходит и наступает на сухие ветви ломая, их потом звук открывающийся ручки, но дверь заперта на замок, я сказал Грише подойти к двери и держать ее, а я пока что позвоню, ну как всегда в экстренных ситуациях не ловила связь. 
Тогда я подбежал Грише и мы начали подпирать дверь, вдруг все затихло на несколько секунд, а потом удар в дверь он был нечеловеческой силы. Мы начали держать крепко-крепко дверь, но тварь была сильнее, чем мы думали. В таком шоке мы просидели до зари, все это время лил дождь, а тварь ломилась и ломилась, под утро когда выглянуло солнце мы сидели у двери и краем уха услышал, что это существо находится во дворе, оно пытается тихо ступать на землю, но ее дают хрустящие ветви под лапами или ногами, но вдруг я услышал как сработала сигнализация и что-то начало убегать от нашего дома я крикнул Грише, что на 1, 2, 3 мы выбегаем и садимся в машину, у нас получилось, мы сделали это уехали, только странно, что тварь не прокололо нам шины. Всю дорогу ехали молча.Когда Гриша подвез меня, мы попрощались и теперь всегда вместе.

Мертвенький 

Жила в одной деревне женщина, Варварой ее звали, которую все считали дурочкой блаженной. Нелюдимой и некрасивой она была, и никто даже не знал, сколько ей лет, – кожа вроде бы без морщин, гладкая, а вот взгляд такой, словно все на свете уже давно бабе опостылело. Впрочем, Варвара редко фокусировала его на чьем-нибудь лице – она была слишком замкнутой, чтобы общаться даже глазами. Самым странным оказалось то, что никто не помнил, как она в деревне появилась. 
Никто не знал, на что она живет, чем питается. Она всегда ходила в одном и том же платье из дерюжки, подол которого отяжелел от засохшей грязи. В одном и том же – но пахло от нее не густым мускусом человеческих выделений, которые не смывают с кожи, а подполом и плесенью. 
И вот однажды, в начале шестидесятых, один из местных парней, перебрав водки, вломился к ней в дом – то ли его подиначил кто-то, то ли желание абстрактной женственности было таким сильным, что объект уже не имел значения. Парня звали Федором, и шел ему двадцать пятый год. 
Вломился он в дом Варвары, и уже сразу, в сенях, как-то не по себе ему стало. В доме был странный запах – пустоты и тлена. Даже у деревенского алкоголика дяди Сережи в жилище пахло совсем не так, хоть и пропил он душу еще в те времена, когда Федор младенцем был. У дяди Сережи пахло теплой печью, крепким потом, немытыми ногами, скисшим молоком, сгнившей половой тряпкой – это было отвратительно, и все же в какофонии зловонных ароматов чувствовалась пусть почти деградировавшая в существование, но все-таки еще жизнь. А у Варвары пахло так, словно в дом ее не заходили десятилетиями, – сырым подвалом, пыльными занавесками и плесенью. Федору вдруг захотелось развернуться и броситься наутек, но как-то он себя уговорил, что это «не по-мужски». И двинулся вперед – на ощупь, потому что в доме мрак царил – окна были занавешены от лунного света каким-то тряпьем. 
Ткнулся выставленными вперед руками в какую-то дверь – та поддалась и с тихим скрипом отворилась. Федор осторожно ступил внутрь, несильно ударившись головой о перекладину, – Варвара была ростом невелика, и двери в доме – ей под стать. Из-за темноты Федор быстро потерял ориентацию в пространстве, но вдруг кто-то осторожно зашевелился в углу, и животный ужас, какой на большинство людей наводит тьма в сочетании с незнакомым местом, вдруг разбудил в парне воина и варвара. С коротким криком Федор бросился вперед. 
– Уходи, – раздался голос Варвары, тихий и глухой, и Федор мог поклясться, что слышит его впервые. 
Многие вообще были уверены, что чудачка из крайнего дома онемела еще в военные годы, да так и не пришла в себя. 
Она протянула руку к окну, отдернула занавесь, и Федор наконец увидел ее – в синеватом свете луны ее спокойное уродливое лицо казалось мертвым. 
– Вот еще! – Он старался, чтобы голос звучал бодро, но из-за волнения, что называется, «дал петуха», и, сам на себя за это раздосадовав, излил злобу на Варвару, ткнув кулаком в ее безжизненное лицо. – Давай, давай… я быстро. 
Она не сопротивлялась, и это спокойствие придало ему сил. «Наверное, сама об этом мечтает, рада до смерти и не верит счастью своему, – подумал он. – Мужика-то, поди, уже лет двадцать у нее не было, если не больше». 
Варвара вся была окутана каким-то тряпьем, точно саваном. Федор вроде бы расстегнул верхнюю кофту, шерстяную, но под ней оказалась какая-то хламида, а еще глубже – что-то, похоже, нейлоновое, скользкое и прохладное на ощупь. В конце концов, разозлившись, он рванул тряпки, и те треснули и едва не рассыпались в прах в его ладонях. Варвара же лежала все так же молча, вытянув руки по швам, как покойница, которую готовили к омовению. Глаза ее были открыты, и краешком сознания Федор вдруг отметил, что они не блестят. Матовые глаза, как у куклы. 
Но в крови уже кипела вулканическая лава, желающая излиться, освободив его от огня, и ему было почти все равно, кто отопрет жерло – теплая ли женщина, послюнявленный ли кулак или эта серая кукла. 
Грудь Варвары была похожа на пустые холщовые мешочки, в которых мать Федора хранила орехи, собранные им в лесу. Не было в ее груди ни полноты, ни молочной мягкости, а соски напоминали древесные грибы, шероховатые и темные, прикасаться к ним не хотелось. 
В тот момент сознание Федора словно раздвоилось: одна часть не понимала, как можно желать это увядшее восковое тело – страшно же, противно же, а другая, как будто околдованная, лишь подчинялась слепой воле, порыву и страсти. Коленом он раздвинул Варварины бедра – такие же прохладные и сероватые, будто восковые, и одним рывком вошел в нее – и той части сознания Федора, которой было страшно и противно, показалось, что плоть его входит не в женщину, а в крынку с холодной ряженкой. Внутри у Варвары было рыхло, холодно и влажно. 
И вот, излив в нее семя, Федор ушел, по пути запутавшись в штанах. Он чувствовал себя так, словно весь день пахал на вырубке леса, но списал эту слабость и головокружение на водку. Прибрел домой и, не раздеваясь, завалился спать. 
Всю ночь его мучили кошмары. Снилось, что он идет по деревенскому кладбищу, между могилок, а со всех сторон к нему тянутся перепачканные землей руки. Пытаются за штанину ухватить, и пальцы у них ледяные и твердые. В ушах у него стоял гул – лишенные сока жизни голоса умоляли: «И ко мне… И ко мне… Пожалуйста… И ко мне…» 
Вот на дорожке пред ним появилась девушка – она стояла, повернувшись спиной, хрупкая, невысокая, длинные пшеничные волосы раскиданы по плечам. На ней было свадебное платье. Федор устремился к ней как к богине-спасительнице, но вот она медленно обернулась, и стало ясно – тоже мертва. Бледное лицо зеленоватыми пятнами пошло, некогда пухлая верхняя губа наполовину отгнила, обнажив зубы, в глазах не было блеска. 
– Ко мне… ко мне… – глухо твердила она. – Подойди… Меня нарочно хоронили в свадебном… Я тебя ждала… 
Проснулся Федор от того, что мать плеснула ему в лицо ледяной воды из ковшика: 
– Совсем ополоумел, пьянь! Упился до чертей и орал всю ночь, как будто у меня нервы железные! 
Прошло несколько недель. Первое время Федор никак не мог отделаться от ощущения тоски, словно бы распростершей над ним тяжелые крылья, заслоняя солнечный свет. Пропали аппетит, желание смеяться, работать, дышать. Но постепенно он как-то оправился, пришел в себя, снова начал просить у матери утренние оладьи, поглядывать на самую красивую девицу деревни, Юленьку, с длинными толстыми косами и чертями в глазах. 
С Варварой он старался не встречаться, впрочем, это было нетрудно – она редко покидала свои дом и палисадник, а если и выходила на деревенскую улицу, то жалась к обочине и смотрела на собственные пыльные калоши, а не на встречных людей. 
Постепенно странная ночь испарилась из памяти – и Федор даже не вполне был уверен в ее реальности. Его сознание какой-то снежный ком слепило из реальных фактов и воспоследовавших ночных кошмаров, уже и не понять: что правда, а что – страшный образ, сфабрикованный внутренним мраком. 
Наступила зима. 
Зимними вечерами Федор обычно столярничал – ремеслу обучил его отец, у обоих были золотые руки. Со всех окрестностей обращались: кому стол обеденный сколотить, кому забор поправить, кому и террасу к дому пристроить. 
И вот в конце ноября однажды случилось странное – в дверь постучали, настойчиво, как если бы речь шла о срочном деле, а когда Федор открыл – на улице никого не было. Человека, потревожившего вечерний покой семьи, словно растворило ледяное плюющееся мокрым снегом пространство. Только на половице, придавленный мокрым камнем, белел конверт. 
Оглянувшись по сторонам, Федор поднял его, заглянул внутрь и удивился еще больше – внутри были деньги. Не миллионы, но солидная сумма – столько бы он запросил как раз за строительство летней терраски. Для реалий деревни это было нечто из ряда вон – соседи, конечно, не голодали, но и откладывать деньги было не с чего, а за работу все предпочитали платить в рассрочку. Вместе с купюрами из конверта выпала записка. «Я прошу вас сделать гроб, длина – 1 метр, материал – дуб или сосна. Деньги возьмите сразу, а за готовой работой я приеду при первой возможности». 
Не из пугливых был Федор и уж точно не из суеверных, но что-то внутри него похолодело, когда дочитал. Длина – 1 метр. Выходит, гроб-то – детский. Почему за него готовы столько заплатить? Если бы заказчик спросил у него цену, Федор назвал бы сумму, раз в двадцать меньшую, и то не считал бы себя обиженным. Почему выбрали столь странный способ сделать заказ? Такое горе, что от лиц чужих мутит? Но получается, ему даже выбора не оставили – деньги-то кому возвращать? Можно, конечно, так и держать их в конвертике, а когда заказчик явится, с порога сунуть ему обратно. С другой стороны… А если там ребенок при смерти. И вот человек придет, а ничего не готово. В полотенце его хоронить, что ли? 
Тяжело было на душе у Федора, но все же работу он выполнил. За два вечера управился. Самые лучшие доски взял, старался так, словно ларец для императорских драгоценностей делал. Даже резьбой украсил крышку – делать-то все равно зимними вечерами нечего. 
Прошла неделя, другая, а потом и третья началась, но за работой так никто и не пришел. Маленький гроб стоял в и без того тесных сенях и действовал всем на нервы. Проходя мимо него, отец Федора мрачно говорил: «Етить…», а мать, однажды о него споткнувшись, машинально ударила деревяшку ногой, а потом опомнилась, села на приступок и коротко всплакнула. 
И вот уже под Новый год как-то выдался вечер, когда Федор остался дома совсем один. Родители и маленькая сестренка уехали в соседний поселок навестить родственников, там и собирались переночевать. 
Вечер выдался темный и вьюжный – за плотной шалью снегопада ни земли, ни неба не разглядеть. 
И вдруг в дверь постучали – тот же настойчивый торопливый стук, Федор сразу его признал, и сердце парня ухнуло – как будто с бесконечной ледяной горки. 
Осторожно подойдя к двери, он спросил – кто, однако ему не ответили. Зачем-то перекрестившись, он отпер дверь – на крыльце стояла невысокая женщина, укутанная в телогрейку и большой шерстяной платок. Федор даже не сразу признал в ней Варвару – а когда разглядел ее лишенное эмоций серое лицо, отшатнулся. 
– Что тебе надо? Зачем приперлась? – В нарочитой грубости он пытался черпать силы. 
– Так пора, – глухо ответила она и мимо него прошла внутрь. – Я думала, еще несколько недель носить, но сейчас вижу, что нет. Пора. 
– Что ты мелешь-то, дурища? Ступай откудова приперлась. 
И тогда Варвара подняла на него лицо. Федор отступил на несколько шагов, взгляд его беспомощно заметался по сеням, пока не уткнулся в маленький топорик, которым они с отцом рубили щепки для растопки печи. «Бред какой-то… Не буду же я на нее, бабу слабую, с топором… Я же ее пальцем перешибить могу, что она мне сделает-то, убогая…» А женщина просто спокойно смотрела на него, и ее глаза были похожи на подернутые льдом лужи. Такие же тусклые и кукольные, как той ночью, которую он все эти месяцы пытался забыть. 
Варвара усмехнулась – все так же без эмоций: 
– Что же ты, Федя? Думал, поразвлечешься, а отвечать не придется? Неси воду и тряпки, рожаю я. 
– Какого хрена… – И тут только разглядел под ее распахнутой телогрейкой огромный круглый живот. 
– С минуты на минуту начнется, что же ты медлишь? 
Она вовсе не была похожа на женщину, которую волнует появление первенца. Бескровное спокойное лицо, обветренные губы, ровный тихий голос: 
– К тому же, заплатила я. Все по-честному. Сделал, что я просила? Успел? 
Федор даже не сразу понял, о чем это она, а когда понял, вдруг почувствовал себя маленьким и беззащитным. Как в те годы, когда отец пугал его лешим и банником, а Федя потом всю ночь пытался успокоить дыхание – ему все мерещились шорохи и перестуки, какая-то иная, скрытая от взрослых жизнь, которая начинается в доме, когда все отходят ко сну. Хотелось броситься к матери, вдохнуть ее успокаивающее тепло, но мешал стыд. 
– Зачем же тебе… гроб? – последнее слово он почти шепотом выдохнул в лицо Варвары. 
– Ну как же, – усмехнулась она. – Где-то ведь ему надо спать. Мертвенький ведь родится, – и погладила себя по тугому животу. 
Федора замутило. 
– Воду ставь, – скомандовала Варвара. – И тряпки тащи. Начинается. 
Как во сне он дошел до печи, взял чайник, потом залез в сундук матери, нашел какие-то старые простыни. Все происходящее казалось ему дурацким розыгрышем. Он не мог поверить, что деревенская дурочка и правда собирается родить в его сенях, что ему придется принимать в этом участие. И эти чертовы деньги, и этот гроб. «Мертвенький ведь родится…» 
Когда Федор вернулся в сени, Варвара уже лежала на полу, задрав юбки и раскинув в стороны бескровные ноги, спина ее выгнулась дугой, как будто женщина получила удар молнии, однако лицо по-прежнему не выражало ни страха, ни боли, ни предвкушения. 
Сестренка Федора тоже дома родилась – схватки начались внезапно, тоже была зима, они не успели бы доехать до сельской больницы. Он помнил раскрасневшееся потное лицо матери, ее утробный крик, больше похожий на звериное рычание, помнил, как разметались по подушке ее слипшиеся от пота волосы, и какой запах стоял в комнате – горячий, густой, нутряной, и как ему тоже было не по себе – но то был другой страх, страх присутствия некой вечной закономерности. 
Мать просила то попить, то приложить к ее лбу пригоршню снега, то открыть форточку, то закрыть. А потом он услышал сдавленный плач сестренки, и они с отцом выпили по рюмочке, ликуя, и мать выглядела такой счастливой, несмотря на то, что все одеяла были пропитаны ее кровью. 
Варвара же молча, сцепив зубы, производила на свет новую жизнь, она работала бедрами и спиной – ловко, как змея, и сени тоже заполнил посторонний запах – торфяного болота, перегноя, влажных древесных корней, дождевых червяков. 
Вдруг из нее хлынуло, как будто бы кран открылся, – воды отошли, зеленовато-коричневые, как застоявшийся пруд. Федору пришлось отпрыгнуть – зловонной жидкости было так много, что весь пол в сенях залило. Он даже не сразу заметил, что в этой жиже выбралось из ее чрева на свет крошечное существо, младенец, такой же серый и безжизненный, как его мать. 
Варвара села, тыльной стороной ладони отерла лоб, подняла младенца с пола – тот вяло шевелил руками. Его глаза были открыты и словно подернуты белесой пленкой. Федор отвел взгляд – смотреть на ребенка было отчего-то неприятно, что-то в нем было не то. Он даже не закричал, но уже вертел головой, явно пытаясь осмотреться. 
– Что стоишь, – мрачно позвала Варвара. – Тебе надо пуповину перерезать. Али книг не читал. 
– Я не умею, – почти теряя сознание от усталости и отвращения, промямлил Федор. 
– Да что тут уметь. Вон же топорик стоит – им и переруби. 
– Что ты несешь, разве ж можно так, топором? Я сейчас бабку Алексееву позову, – вдруг пришла ему в голову спасительная мысль. – Только сбегаю за ней. Она умеет это дело. 
– Никого не надо звать, – остановила его Варвара. – Сам виноват, сам и отвечать будешь. Тащи топор… Я тебя научу. И гроб неси. Он уже спать хочет, видишь? 
– Варвара, да зачем ему гроб, что же ты говоришь такое страшное? – не выдержал Федор. – Где же это видано, чтоб ребенок в гробу спал? Ты говорила – мертвенький родится, а он вот – шевелится. 
– Так и я мертвенькая. – Серые губы растянулись, но это не было похоже на улыбку. – Али сам не понял?.. Гроб неси. И самому тебе отдохнуть надо. А то ведь он скоро проголодается. Вот проснёшься, и я научу тебя, как мертвеньких кормить. 
Последним, что увидел Федор, перед тем, как его накрыло бархатным крылом темноты, был старенький, в разветвляющихся трещинках, потолок. Когда следующим утром родители и сестра вернулись, тело парня уже остыло, но распахнутые глаза сохранили выражение недоверчивой тоски. Что с ним произошло, так никто и не понял, но весь пол сеней был залит густой болотной водой, которую отец Федора и за день вычерпать не смог.А когда вычерпал досуха, все равно остался запах – тлена, плесени и гнили, – остался на долгие годы, иногда многообещающе утихая, но неизбежно возвращаясь к началу каждой зимы. Варвару же в той деревне больше никогда не видели – но еще много лет сплетничали, якобы из ее опустевшего дома иногда доносится глухой и монотонный младенческий плач.

Когда снится мёртвый 

Эту историю рассказал мне друг, а он её услышал от своей тётки. 

Тогда тётя Надя была ещё девушкой двадцати лет, и была у неё подруга по имени Лена. Как-то раз подруги собирались на свадьбу к друзьям. Однако Надежда заболела и не смогла составить подруге компанию. 
Той же ночью Надежда увидела странный сон: последи черноты перед ней стояла Лена. Бледная и взъерошенная – волосы взлохмаченные, в глазах тревога… Одета она была по-праздничному: черная юбка, сапоги на высоких каблуках и совсем новая светлая блузка, которую девушка, должно быть, купила недавно. 
На следующий день после свадьбы родители Лены позвонили Надежде и сказали, что дочь не вернулась из гостей и что они решили обратиться в милицию с заявлением. 
Надежда пошла в участок вместе с мамой Лены. На приеме у следователя она с удивлением поняла, что мать подруги описывает приметы, в точности совпадающие с её недавним сном. Черная юбка, сапоги на каблуках и та самая светлая блузка! Матери Лены об этом ничего говорить не стала, дабы не беспокоить лишний раз. 
Долгие поиски не дали результатов. Спустя несколько месяцев девушка потеряла веру, что однажды снова увидит свою подругу, но навязчивые мысли не давали покоя. 
Однажды вечером, ложась в постель, Надежда, сама не зная зачем, прошептала вслух: «Лена, пожалуйста, покажи, что с тобой произошло». 
В ответ на свои слова девушка увидела ещё один странный сон. 
Надежда долго блуждала в темноте пустынных незнакомых дворов и в одном из закоулков наткнулась на широкий стол, за которым сидела её подруга. 
Увидев Лену, Надежда сперва обрадовалась. 
- Привет! – говорит. – Где ты пропадала всё это время? 
А та посмотрела на неё серьезно и сказала: 
- Подожди… Ты ведь хотела знать, что со мной случилось? Садись. 
Надежда послушно села напротив. Лена взяла её за руку, и всё закрутилось перед глазами. 
Теперь Надежда уже не сидела за столом, а ехала в машине на переднем сидении. Видела, как за окном мелькают фонари, проносятся деревья, но лица водителя не видела. Ей почему-то было страшно поднять на него глаза. Руки тряслись от страха и сами по себе теребили пуговицу на белой блузке… 
Надежда вдруг с ужасом осознала, что видит последние минуты жизни Лены её же глазами! Остальная часть сна была расплывчатой, но девушка запомнила ощущения, как её тащат за волосы, опрокидывают на землю, бьют кулаками в живот… 
Девушка проснулась с громким криком. Теперь она понимала, что той ночью после свадьбы Лена поймала «не ту» попутку и для неё всё закончилось страшно. 
Надо сказать, что поиски так ни к чему и не привели. Родители Лены обращались не только в милицию, но и к одной старушонке, которая в городе слыла ведуньей. Так вот старушка подвела черту, сказав им: «Вы её даже не ищите. Всё равно не найдёте. А если и найдете, то не узнаете».

Как же сильно они там старались!

Только не списывай точь в точь