Граница

Я служил на границе в далеком 1988 году на 18-й пограничной заставе «Гаудан» Бахарденского отряда, в школе инструкторов службы собак, что в Средней Азии. В том году, когда я получил щенка немецкой овчарки, всех собак надо было называть на «П». Я назвал щенка «Пёса».

Пёса вырос толковым и смелым напарником. Время шло, все было спокойно. Но вот стали у нас на границе происходить странные дела. Исчезли два патруля, которые дежурили в районе старых развалин. Там проходила вспаханная полоса, граница СССР. На полосе были хорошо видимые свежие следы медведей — грешили на них. Конечно, была версия о дезертирстве, но факты не подтвердились. 

И вот как-то вечером тревога — нарушена государственная граница СССР! Нужно было срочно принять меры для задержания нарушителя. «ГАЗ-69» быстро довез нашу небольшую группу до границы леса. Я как старший инструктор, Пёса и пара «салаг» для солидности. Мы считали, что, скорее всего, опять медведи шастают — однажды мы на них уже нарывались. Но надо было проверить. 

На полосе опять были свежие следы медведей. Мы решили разделиться: я пошел вниз по реке в сторону развалин, «салаги» — наверх. Прошли мы где-то километр по течению реки, как вдруг собака взяла след. След абсолютно точно вел в сторону древних руин. Мы с Пёсой почти дошли до развалин (это почти три километра от реки), и тут я увидел прямо на границе леса крадущийся силуэт. Человек. Высокий, спортивного телосложения, одежда темная, на спине небольшой рюкзак. Что-то явно было не так с его ногами или обувью... Тогда я не смог рассмотреть точно, в чем дело.

Человек медленно вышел из леса и пошел к остову какого-то старого здания (там фактически один кирпичный фундамент остался), шел осторожно, но даже не оглядывался — явно не ждал преследования. Я прислонился к стволу дерева и наблюдал за ним. Пёса лежал у ног и шумно дышал. Я боялся, что человек нас заметит или услышит, но ничего подобного не произошло. Мужчина спокойно уселся на фундамент и стал переобуваться. На ногах у него было что-то, похожее на сапоги из медвежьих лап, или даже просто выделанные медвежьи лапы. Из рюкзака он достал обычные высокие ботинки, обулся, не спеша начал их зашнуровывать. «Лапы» он аккуратно убрал в рюкзак. Ясно, нарушитель.

Сняв с предохранителя автомат, я вышел из-за дерева и громко закричал: 

— Вниз! Оружие — на землю!

Я даже не заметил, как в его руках оказалось оружие, услышал уже только выстрелы. Стрелял он навскидку с бедра, но не это спасло мне жизнь той ночью, а Пёса. Собака метнулась быстрее молнии — даже на тренировках она никогда не бегала так быстро. Было три выстрела. Одна пуля пробила мне руку навылет — рана несерьезная, но болезненная, — а две другие попали в собаку. Несмотря на ранение, овчарка опрокинула диверсанта на землю и держала его за горло, пока я не подошел и здоровой рукой не врезал ему прикладом по морде. Он отрубился.

Разорвав майку, я кое-как сделал себе перевязку руки и тщательно перевязал собаку. Песик был очень плох. Скулил и тяжело дышал. Одна пуля лишь поцарапала голову, но другая, похоже, пробила легкое. По инструкции я должен был пристрелить собаку и доставить нарушителя на заставу. Эта задача была абсолютно приоритетна. Там бы мне выдали другого щенка. Да и Пёса ещё мог выжить — шанс был, если срочно доставить его в госпиталь. Неужели я поставлю свою карьеру под удар, нарушу инструкции и, возможно, присягу ради собаки? Нет. Но ради Друга — да.

Связав «Джона» ремнем (я про себя назвал нарушителя «Джон», хотя он был абсолютно азиатской внешности; я решил, что он, вероятно, американец, ну так принято было), я несколькими сильными пощечинами привел его в чувство. Он хмуро посмотрел на меня, потом уставился перед собой, но взгляд был четкий и ясный — сотрясения нет.

— Американец? — спросил я.

— Ага, мексиканец, бл***, — он сплюнул.

Говорил по-русски он абсолютно без акцента. О чемто задумавшись, он вдруг начал резко бледнеть — это я увидел даже при свете луны, довольно ярком.

— Время!

— Что — время?

— Ты меня вырубил, я сколько валялся? Сколько сейчас времени?!!

Он сорвался не то что на крик, а даже на визг. Может, шизанутый? Или придуривается, чтобы понизить бдительность? Ну либо все-таки прикладом ему хорошо «прилетело»...

— Ну, около двенадцати, наверное. Тебе-то что?

— Полночь, мать твою, полночь! Я уже в городе должен был к этому времени быть, дебил ты конченый! Уходим, уходим быстро!!!

— А ты чего разверещался-то? Я без собаки никуда не пойду. Сейчас придумаю, как ее нести, тогда и пойдем. Рации у меня нет, спешить некуда, нам почти четыре километра топать. 

— Не понимаешь, да? Я из местных, сюда даже шаманы ночью не ходят! Ты хоть знаешь, где мы находимся?

— Среди каких-то развалин, а что?

— «Развалины»! Просто «развалины»?! Да ты совсем долбанутый! Сейчас не уйдем — не будет ни меня, ни тебя, ни твоей блохастой твари! Все здесь останемся, как другие! Пусть меня лучше сто раз расстреляют... Уходим!!!

— Я уже тебе все сказал. А твои сказки мне не интересны.

— Да какие, нахрен, сказки! Хрен бы я по этой дороге ходил, если бы это не самый короткий путь в город был. Никто по этим руинам не ходит! Нельзя, нельзя, понимаешь ты, здесь после полуночи быть! У вас же патрули пропадали, да?! Я знаю! Думаешь, я их убил, или из наших кто-то? Нет! Они меня выслеживали ночью и привал тут устроили! Теперь все, нет их, не ищите! Они с ними... И вообще ты, ты... ты права не имеешь, ты обязан меня в часть доставить! Я все расскажу, хочешь, возьму на себя убийство патрульных ваших, мне все равно... Только уходим!

Когда долго работаешь с животными, перенимаешь какие-то их черты, даже ощущения. И тут я чувствовал... страх, смертельный страх. Шпионов хорошо готовят, и с артистизмом у них все в порядке, но такой взгляд затравленного зверя подделать невозможно. «Джон» боялся, боялся больше смерти того, что скрывается в этих развалинах. Я попытался положить Пёсу на плечи. Меня шатало из-за кровопотери — я никак не мог нести собаку и держать на прицеле «Джона». Но надо было уходить. Я не то чтобы поверил ему, но чувство тревоги все нарастало. Даже лунный свет изменился, стал каким-то не таким. Я все списал на кровопотерю — да и мало ли чего ночью привидится...

— Режь ремень! — «Джон» вытянул вперед связанные руки.

— Может, тебе еще и автомат дать? Что скромничать?

— Режь. Ремень. Я. Понесу. Собаку, — он говорил так, как будто выплевывал слова. 

У меня иного выхода не было. Когда нас найдут, неизвестно — а Пёсе нужна операция срочная.

Я перерезал ремень штыком. «Джон» аккуратно взял собаку на плечи и понес в сторону леса.

— Учти, хоть раз рыпнешься — пристрелю. И мне пофигу на инструкцию. 

— Да уж, это я заметил. Собаку вот в часть тащишь... Сам себе срок несешь. Ты хоть знаешь, сколько этим поступком ты инструкций нарушаешь? Ты меня стеречь обязан. Я, блин, ценный, — он сплюнул. — Ради тебя же стараюсь.

— Неси давай. Остальное не твое дело.

Мы медленно шли в сторону леса. Погода резко испортилась, стало очень холодно и зябко. Собака стала поскуливать все громче и громе, уже перейдя фактически на тихий вой. Я решил, что это от боли. И вдруг, я вам клянусь, я услышал песню, как будто множество голосов выводят «акапелла» заунывную мелодию. Я не мог разобрать слов, но мне очень хотелось остаться, остановиться, пойти к ним — и слушать, слушать их голоса вечно. Тряхнув головой, я сбросил наваждение и увидел, что «Джон» уже бежит в сторону леса. Я не стал его окликать, а побежал вслед за ним.

Мы благополучно прибыли на заставу, Пёсе сделали операцию, все было нормально. Начальство нас даже похвалило... а потом комиссовала и меня, и собаку. Считай, в 35 лет меня выбросили на улицу, хоть и с копеечной пенсией. Ну да ладно...

С тех пор прошло уже много лет. Сейчас живу в Москве, работаю по разным ЧОПам, женился. Живем втроем: я, жена и Пёса — он старенький уже.

А «Джон» (я так и не узнал его настоящего имени) согласился на сотрудничество, на нашу контрразведку работал, потом вышел на пенсию и сейчас ветеринарную клинику содержит. Да уж, кто бы мог подумать... Я даже как-то пересекался с ним, посидели в кафе, попили пивка, повспоминали былое. Хотел я его про развалины спросить, но ляпнул в место этого что-то вроде:

— Погода сегодня прям дико жаркая, даже для лета.

— Ага, градусов тридцать пять, наверное... Может глобальное потепление не такая уж и деза?

Мы посмеялись. Как будто что-то не давало мне говорить на эту тему. Он тоже ни разу ее в разговоре не упомянул, как будто и не было тех развалин.

Я много лет думал, вспоминал ту ночь. И наконец решился. Скоро у меня отпуск — и я обязательно поеду на эти развалины, разобью палатку и буду сидеть там всю ночь. Я должен узнать. Иначе не будет мне покоя.

P. S. История реальная, но имена и география изменены.