Зима вернулась ❤️

Показать полностью (8)

Ничего не знаю, пора сажать картошку!

😳 Ксения Собчак выступила в защиту Насти Ивлеевой после её интервью: оставьте Настю в покое.

Ксения Собчак заступилась за Настю Ивлееву, на которую обрушилась критика после её интервью, последовавшего за "голой" вечеринкой. Ивлеева впервые вышла на связь с журналистами с тех пор.

Настя объяснила, что специально на какое-то время ушла из публичного пространства, чтобы восстановиться и подумать о своей дальнейшей жизни.

Собчак также подчеркнула, что знакома с людьми, которые сейчас "развлекаются на полную катушку", но они не святые, и за их спиной скрывается масса компромиссов, страхов и зашкваров. И при всем при этом, удивляется Собчак, такие люди не стесняются высказать свое мнение о ситуации с Ивлеевой.

Показать полностью (2)

Помада хорошая оказалась

Изысканный шоколадный десерт в форме колбаски станет прекрасным украшением вашего завтрака.

Когда она у тебя хозяюшка

Показать полностью (2)

Трава-тян и её друзья

Показать полностью (2)

Моей радости нет предела! Спустя столько лет вновь открылся Китайский ресторан(НАСТОЯЩИЙ)!!!!! Сегодня семьёй сходили попробовать и остались в восторге. Всё было очень вкусно! Как в старые добрые времена)))
_____________________________________________
До этого ресторан назывался «Золотой Лев» и у него было другое меню.

Слезы радости и горя. Читаем страницы дневника инженера Кронштадтского Морского завода.

На Кронштадтском Морском заводе о капитуляции Германии узнали еще 8 мая 1945‑го, несколько раньше официальных сообщений. «Днем к моей Татьяне прибежали из мастерской приемников и, зная о ее знакомстве с языками, просили послушать прорвавшуюся в эфир передачу, видимо, из Англии», — вспоминал инженер-майор Константин Иноземцев. В годы войны он руководил отделом технического контроля Морского завода, а его жена Татьяна трудилась там же техником-измерителем.

Слезы радости и горя. Читаем страницы дневника инженера Кронштадтского Морского завода | Днем 9 мая 1945 года на Якорной площади, около памятника Макарову, состоялся общегородской митинг, собравший чуть ли не все население Кронштадта/Репродукция. ФОТО автора
Днем 9 мая 1945 года на Якорной площади, около памятника Макарову, состоялся общегородской митинг, собравший чуть ли не все население Кронштадта/Репродукция. ФОТО автора

Рабочие столпились вокруг приемника, внимательно прислушиваясь к доносившимся из него звукам. Было понятно, что происходит что‑то очень важное. Каждый хотел протиснуться поближе, эмоции переполняли людей…

«Действительно, слышен звон колоколов, многоголосые радостные крики, перемежавшиеся с речью, произносимой кем‑то облеченным властью, с частым упоминанием слова victory — победа! Вначале сжалось сердце: неужели союзники заключили сепаратный мир?!

Позже, из передач англичан, узнали о капитуляции Германии и были поражены величием событий, свершившихся в нашей жизни, в жизни народов Европы. Было и радостно, и горько! Жизней жаль, людей жаль, не доживших до этого дня. Труден был путь к Победе…» — записывал Иноземцев в своем дневнике (частично он был опубликован в 1975 году).

Вечером все напряженно слушали радио, ждали вестей. И наконец ночью дождались сообщений от Совинформбюро. В 2 часа 10 минут по московскому времени знакомый каждому голос Юрия Левитана возвестил о подписании Акта о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил. Война окончена. Победа!..

«Сразу, в одно мгновение, наш дом-общежитие ожил, — отмечал Иноземцев. — Мы были извлечены из комнаты сослуживцами, ­собравшимися в одной из квартир на торжество Победы. Это было действительно необыкновенное торжество всего лучшего в мыслях и в чувствах людей. В обыденной, деловой обстановке многих из них мы знали не такими, а узнав в эту ночь, почувствовали, что мы, жившие здесь эти тяжелые годы, связаны между собой, как члены одной семьи, большой и прочной связью.

Было много объятий, хороших задушевных бесед, тепла и как‑то по‑особому приоткрывшихся душ. Мы все без сна провели эту ночь вместе, среди своих товарищей по работе, по судьбе, ночь, сблизившую всех. Молодежь пела, танцевала»…

Этого долгожданного дня действительно ждали годы, готовились к нему, но когда он пришел, просто растерялись: столько всего было пережито и выстрадано.

«Я вообще не годен для отступ­ления… Я хочу работать на пределе своих сил» — так формулировал Константин Иноземцев свою позицию в декабре 1941 года. Участник Гражданской войны, в прошлом инженер и летчик, он считал, что его долг — быть в Кронштадте, трудиться на Морском заводе. Иногда его упрекали в том, что он бравирует своей храбростью: мол, не спешит в убежище при близких разрывах снарядов. А дело было в том, что его не очень здоровое сердце не позволяло резких движений.

По словам самого Иноземцева, работа на заводе в годы войны была «буднична и не парадна»: «Кто‑то что‑то чинит, а в результате этой работы завтра за тридцать километров отсюда ночью взлетят в воздух вражеские блиндажи, свалятся под откос бронепоезда, транспортеры с орудиями, бьющими по Ленинграду, направятся к «праотцам» гитлеровские вояки».

По словам инженера, систематические обстрелы заставляли жить в обстановке полной неуверенности в ближайшем будущем. «Чуть ли не в последний день выстрелом из Петергофа на одной из ближайших улиц был смертельно ранен наш рабочий…» — записал Иноземцев в дневнике 19 января 1944 года.

Работать приходилось под грохот разрывов, а ночами просыпаться от бомбежек. Тем не менее в представлении инженера-майона к ордену Красной Звезды указывалось: в том, что «весь ремонт артвооружения завод сдает с оценкой только на «хорошо» и «отлично», большая заслуга т. Иноземцева».

9 мая 1945 года был объявлен праздничным днем, но утром все пришли на завод, включая даже учеников ремесленного училища. В помещении токарного цеха возник стихийный митинг.

«Море лиц, особенных, взволнованных, идущих от сердца слов — отклик на личные мысли и чувства, связанные с окончанием войны, — отмечал Иноземцев. — Редкое, особое чувство отсутствия обыденного, наличие каких‑то особых оттенков в отношениях людей, особого способа говорить и понимать. Тот, кто раньше не был речист, тут говорил горячо и открывался в чем‑то новом. Хотелось всех видеть. Всем взглянуть в глаза…»