Скандальная любовь Николая Некрасова
Если Авдотья Панаева сама не написала бы ни строчки, если бы она даже не была хозяйкой салона журнала "Современник", где побывали все великие и просто значительные писатели середины XIX столетия... Если бы она была просто красивой женщиной, которую мучительно любил Некрасов, посвятив ей целый цикл любовной лирики... Она все равно вошла бы в историю русской литературы.
В гражданском браке они состояли полтора десятка лет, и началось это при жизни ее законного мужа, писателя и критика Ивана Панаева, что позволяет любителям исторической "клубнички" говорить о любви a trois. Тем более что и жили они одно время действительно вместе, и умирал Панаев на руках Авдотьи.
Но злословить по этому поводу не стоит. В Авдотью Панаеву, женщину невероятно красивую, были влюблены не только Панаев и Некрасов. В нее после первой же встречи с ней влюбился и Федор Достоевский, который писал брату: "Вчера я в первый раз был у Панаева и, кажется, влюбился в жену его. Она умна и хорошенькая, вдобавок любезна и пряма донельзя". И даже французский классик Александр Дюма-отец, побывав в России и посетив дачу Панаева под Ораниенбаумом, писал в мемуарах "Путешествие по России", что госпожа Панаева "очень отличается женской красотой".
Но беда в том, что внешняя привлекательность Панаевой стала не выигрышным лотерейным билетом, а тяжелым крестом. "Иногда я думаю, - писала она, - что я не виновата в том, что я сделалась. Что за детство варварское, что за унизительная юность, что за тревожная и одинокая молодость".
После смерти Панаева в 1862-м она могла узаконить отношения с Некрасовым. Вместо этого, измученная долгим и тяжелым романом с ним, она идет на разрыв отношений, чему послужила одна неприятная, дошедшая до суда, история, в которой был замешан сам Некрасов. А приключилась она в 1849 году, когда подруга Авдотьи Яковлевны, Мария Огарёва, взялась судиться со своим мужем. Николай Платонович Огарёв был сыном и наследником чуть ли не самого богатого в России помещика, был сотрудником «Современника» и соответственно прекрасно знал Некрасова. А жена его, Мария Львовна, оказалась женщиной экзальтированной, неверной и к тому же пьющей. Несмотря ни на какое богатство мужа, очень скоро она бросила его, убежав за границу с очередным любовником. Но до этого, во времена ещё супружеского согласия, она упросила мужа, на случай его внезапной смерти и возможных имущественных споров с другими наследниками, записать на неё, Марию Львовну, часть его состояния. Дело было оформлено так, будто бы Огарёв взял у жены взаймы 300 тысяч рублей и, пока он жив, Мария Львовна на них претендовать не будет — зато станет получать ежегодно проценты. И фактический разрыв супружеских отношений в этой договоренности ничего не изменил.
⠀
Между тем финансовые дела самого Огарёва стремительно ухудшались. Едва вступив в права наследства, он отпустил на волю 1800 крепостных, щедро одарив их землей и простив долги. Сам же решил зарабатывать честно: построил писчебумажную и суконную фабрики, и винокуренный завод, но дела не пошли - скоро от почти миллионного наследства у Огёрева осталось лишь имение, не тянувшее даже на те 300 тысяч, что формально были одолжены им у неверной супруги. И всё же положенные 18 тысяч в год Николай Платонович ей исправно высылал. До тех самых пор, пока не влюбился и не устал упрашивать жену о разводе.
И тут случилось непредвиденное: сбежавшая супруга — спившаяся, полубезумная, к тому же открыто живущая с другим мужчиной — вдруг вообразила себя брошенной жертвой, в разводе решительно отказала и… предъявила иск на пресловутые 300 тысяч. Так уж ей посоветовала поступить задушевная подруга — Авдотья Панаева. И не просто посоветовала, а взялась сама судиться от лица Марии Львовны. И ни за что не соглашалась позволить подруге нанять поверенного и распорядиться своим делом самой.
⠀
Замешан оказался и лично Некрасов: он написал госпоже Огарёвой письмо, в котором настоятельно советовал дать доверенность на ведение иска именно Панаевой: «…И не забудьте фразу: «с правом передоверия, кому она пожелает», а в конце прибавьте: «с тем, что сделает Панаева или её поверенный, я заранее согласна и оспаривать их действия не буду». Таковая сомнительная доверенность и была Авдотье Яковлевне выдана. Тут же сыскался и поверенный — дальний родственник Панаевой, некто Шаншиев, отставной штаб-ротмистр. Он резво повёл дело: в ход пошли и взятки, и шпионство за Огарёвым, пытавшимся спешно распродать имущество, чтобы хоть что-то оставить за собой, и политические доносы в III отделение, в результате которых были арестованы и Огарёв, и его зять, и даже совсем уже ни в чём не повинный отец новой избранницы Огарёва. А потом состоялся суд, и дело кончилось полной победой Марии Львовны (в лице её поверенных). И поскольку уплатить все 300 тысяч бедняге было неоткуда, Огарёву грозила долговая яма. Но Панаева с Шаншиевым сжалились и пошли на мировую, удовлетворившись огарёвским имением, тянувшим от силы на 200 тысяч. Разорённый до нитки Огарёв со своей возлюбленной еле ноги унесли из России! Тем история могла бы и кончиться, если бы ещё через два года Мария Львовна внезапно не умерла.
⠀
Вдовец Огарёв приготовился было получить в наследство своё же имение или деньги, вырученные за его продажу. И тут-то выяснилось, что всего имущества у Марии Львовны — тысяч десять ассигнациями да ворох старых тряпок. Но куда же делось остальное? Огарёв написал разгневанное письмо Панаевой, но та сунула ему в нос доверенность от Марии Львовны: «Полученный капитал и проценты употребить, как у госпожи Панаевой с госпожой Огарёвой было лично оговорено». Формально подкопаться, казалось, было невозможно: мало ли что у них там было оговорено! Но Панаеву подвели её письма к Марии Львовне, которые Огарёв обнаружил в вещах жены, откуда следовало, что госпожа Огарёва протестовала против того, что ей никак не отдадут её деньги, и упрекала подругу, что та «водит её за нос, как дурочку», а Панаева старалась её успокоить.
⠀
Новый иск, на сей раз поданный Огарёвым против Панаевой и Шаншиева, затянулся на несколько лет и окончился в 1859-м победой Огарёва. По решению суда виновные должны были вернуть ему даже не 200 реально вырученных, а все 300 тысяч, формально отсуженных по первому иску. Впрочем, у мотовки Панаевой денег почти не оказалось, и её часть долга взял на себя Некрасов.
⠀
Злой умысел следствию доказать не удалось, осталось даже непонятным, замышляла ли изначально Панаева обобрать Марию Львовну, или только Шаншиев. Зато в литературных кругах прямо указывали на Некрасова как на главного афериста. «Герцен иначе и не звал его как «шулером», «вором», «мерзавцем» и даже в дом его к себе не пустил, когда поэт приехал к нему объясняться, — ужасался в своём очерке «Авдотья Панаева» Корней Чуковский. — И Тургенев, хоть и пробовал сперва защищать его, вскоре повторил вслед за Герценом: «Пора этого бесстыдного мазурика на лобное место!»…
⠀
После этого скандального процесса Некрасов охладел к Панаевой. Он то уезжал от неё, то снова возвращался. Почти открыто влюблялся в каких-то девиц. Попросил вдруг Панаеву поучить его французскому языку — оказалось, ради прекрасных глаз француженки-актрисы Селины Лефрен. Этого Авдотья Яковлевна уже не снесла и в один прекрасный день без объяснений съехала с квартиры. Оказалось, к молодому поклоннику — секретарю редакции «Современника». Вскоре они поженились, благо Панаева к тому времени уже овдовела. А Некрасов пострадал-пострадал да и уехал во Францию с Селиной Лефрен на два года.
⠀
Вернувшись в Россию, Некрасов решил начать всё с начала. Купил у князя Голицына прелестное имение под Ярославлем, построил винокуренный завод, занимался журналом. Кроме того, ещё несколько раз влюблялся и в конце концов даже женился. А женой его стала юная Фёкла, которую он выиграл в карты у одного купца, у которого та состояла на содержании. Впрочем, Фёклой её с тех пор никто не называл — в ознаменование новой жизни Некрасов переименовал «выигрыш» в Зинаиду Николаевну. Отчество ей он дал по своему имени, словно дочери. И примерно так же он к ней и относился: баловал, задаривал и вообще, по словам самой Зинаиды, «держал как куклу». Только вот любовных стихов ей не посвящал. Мало того, если ему и приходило на ум что-то лирическое, это по-прежнему относилось к Панаевой: «Зачем же ты в душе неистребима, мечта любви, не знающей конца? Усни. Умри!»...
⠀
Зинаида была необразованна, самого простого происхождения, зато душой чиста и благодарна. Она много вынесла, ухаживая за Николаем Алексеевичем в его последний год, и из молодой и краснощекой женщины превратилась за это время в старуху с жёлтым лицом. Болезнь Некрасова была страшной: рак кишечника. Незадолго до кончины его навестил Тургенев - они не разговаривали почти 20 лет, да и эта последняя встреча тоже вышла бессловесной. Бодрый, высокий Иван Сергеевич с цилиндром в руках вошёл в комнату к больному и застыл, пораженный. У Некрасова едва хватило сил поднять исхудалую руку в знак приветствия.
⠀
И совсем уже незадолго до последнего своего дня Некрасов обвенчался с Зинаидой. По церковному уставу венчать на дому не полагалось, зато это можно было сделать в походной военной церкви. Вот складную церковь-палатку и разместили прямо в некрасовской столовой. Николая Алексеевича под руки обвели вокруг аналоя - он был босой и в одной ночной рубашке - а потом опять лёг в постель и больше уже не вставал. 8 января 1878-го его не стало.
⠀
Похороны ему устроили самые торжественные. Собралась пятитысячная толпа. У многих в карманах имелось оружие — на случай, если полиция вздумает разгонять. Надгробную речь произнёс Достоевский и вызвал всеобщее неудовольствие, сказав, что Некрасов достоин встать рядом с Лермонтовым и Пушкиным. Какие-то студенты стали кричать: «Он был выше Пушкина!» «Не выше, но и не ниже!» — раздражённо настаивал Достоевский...
Зинаида Николаевна прожила ещё 38 лет, но траура по мужу не снимала. Отдав свою долю наследства родственникам Николая Алексеевича, она ничего для себя не оставила. Пережила Некрасова и Авдотья Панаева — на 16 лет. В новом браке она родила девочку (ей тогда шёл уже пятый десяток), а вот её молодой муж умер в том же году, что и Николай Алексеевич, оставив жену в крайней бедности. Но она не роптала: растила обожаемую дочь и с увлечением писала мемуары — в основном о Некрасове.
