Он зашёл в купе чуть позже и сел за столик напротив её. Лера мельком взглянула на попутчика и повернулась к окну. У неё уже давно выработалась привычка — зашла в вагон, тихо устроилась на своём месте и никаких тебе разговоров, перемигиваний и, тем более, знакомств. Так ей было спокойней. Лера училась на последнем курсе пединститута и сейчас ехала домой на ноябрьские праздники. Обычно в поездках её сопровождает подруга Оля Рогова, но на этот раз, в самый последний момент, Оля неожиданно ехать отказалась: — «Хвосты» надо подтянуть!
Сегодня на душе у Леры непонятная тревога и, как ей кажется, виноват в этом молодой попутчик. Уже несколько минут Лера чувствует его взгляд. Смотрит он как-то по особому — нет, не нагло или дерзко, а с какой-то спокойной уверенностью — так обычно смотрят на хорошо знакомого человека. Лара знает, что красива и всегда привлекает внимание парней, но ещё она хорошо знает как обезопасить себя от пристальных мужских взглядов. Иногда хватает просто отвернуться к вагонному окну и думать о своём.
А глаза у него какие-то глубокие…
Нет-нет! Надо отвлечься! Смотри, вон, на чахлый осенний лес, проплывающий за окном и попытайся написать в уме несколько рифмованных строк, — заставляет себя Лера, – ведь слывёшь первым поэтом на своём курсе!
Устало, тихо, без оваций,
закроет осень свой сезон.
Её пожухлых декораций
хранить природе не резон.
Интересно, куда он едет… Без поклажи совсем…
Зима свою палитру вынет,
просинит небо… а потом,
— Девушка, меня Виктор зовут…Давайте знакомиться, попутчики, как-никак…
Ну, что – надо хоть на минуту повернуться:
— Лера… Валерия…
Машинально оглядела попутчика. Ничего особенного — парень, как парень. Коренастый, коротко стриженый. Под серой осенней курткой тонкий шерстяной свитер белого цвета. Широкие чёрные брюки почти полностью закрывают тщательно начищенные ботинки. На секунду Лера встретилась с ним взглядом и увидела в его глазах то, что может свести на нет все её предостережения и правила. Ей всегда в такие минуты хотелось превратиться в простую дурнушку, а ещё лучше в старую бабку.
Ну не смотри на меня так, пожалуйста! Не надо! — хотелось ей крикнуть на весь вагон, — ты же не знаешь! Ничего то ты не знаешь…
— Лера, вам куда? До Кедровой? А мне чуть дальше – до Штыково.
— Штыково? Там моя подружка одногруппница живёт – Оля Рогова. Не знакомы? А она чем-то на вас похожа!
— Да что-то на слуху было. Роговых у нас много.
На минуту в купе воцарилась тишина. Ну вот и хорошо! – подумала Лера , — надо просто закрыть глаза и молча катить навстречу наступающей ночи…. А то разговорилась…
Но тут Виктор, глядя в окно, произнёс:
— Уныло как… А вот на Дальнем Востоке осень яркая, пёстрая и, главное, тёплая. Я же только месяц, как оттуда – служил три года на флоте. Вот, в город съездил насчёт работы. Что-то наклёвывается, вроде…
Потом он рассказывал о службе, о том, как повзрослела сестрёнка и поженились друзья-товарищи. Он говорил вначале спокойно, но потом, глядя прямо в глаза Лере, внезапно прервал себя на полуслове и замолчал. Было видно, что он хочет сказать ей что-то совсем другое, более важное. Но не решается.
Нет! Ничего не говори! И не смотри так! — в душе умоляла его Лера, но когда его ладонь неожиданно легла на её запястье, руку не одёрнула. Сидела, как заворожённая и ей вдруг захотелось, чтобы поезд так шёл и шёл не останавливаясь. Долго шёл. Целую вечность. И чтобы не нужно было вставать с этого тёплого места. Вставать… И идти…
Она освободила руку и молча отвернулась к окну. Но вскоре снова почувствовала его взгляд. И вдруг какое-то непонятное чувство вспыхнуло в душе у девушки, — то ли обида, то ли злость на всех, а больше на себя, и всё это вперемешку с жалостью и какой-то обречённостью. Скорее бы уже выйти… Уже скоро…
— Лера, можно на «ты»? Спасибо… Через час тебе выходить… Ночь уже… Тебе далеко от вокзала идти?
— Да нет, минут десять…
— Можно я провожу?
— Неет!- с неподдельным испугом выдохнула Лера, но тут же, уже спокойней, сказала, — спасибо, дойду. Тем более, вам… тебе… ещё дальше ехать.
— Ничего, разберёмся, — ответил парень и тут Лера решилась и подняла на него глаза. Она хорошо знала, что сейчас в них нет ничего, кроме смятения и боли, но она хотела, чтобы он почувствовал это и…куда-то исчез, растворился, выпрыгнул в окно, но только … не смотрел на неё…
— Станция Кедровая! Подъезжаем! — проводница заглянула в купе.
— Девушка, вам выходить.
Ну, вот и всё… Лера стянула с коленей лёгкую куртку, полы которой касались коврика, и поочерёдно вытянула из под стола свои ноги – вначале правую, в аккуратной чёрной туфельке, затем левую – в громоздком ортопедическом ботинке на огромной подошве и с длинной шнуровкой. Чувствуя, что заливается краской, Лера встала, перекинула ремешок сумки через плечо и, припадая на больную ногу, продвинулась к выходу . Потом, не оборачиваясь, тихо, почти шёпотом, сказала что-то, типа «счастливо доехать» и открыла дверь купе.
«Лера, подожди!» — голос Виктора она уже услышала, когда, влившись в вереницу выходящих пассажиров, продвигалась к тамбуру.
Выйдя из вагона она быстро, и от этого хромая ещё больше, удалялась по мокрому от дождя перрону, пока не устав, рухнула на лавочку. Мимо уже проплывали вагоны уходящего поезда.
Опустив голову на колени и обхватив её руками, она заплакала. Заплакала бесшумно, но теми горючими слезами, которые прожигают насквозь душу. Ну почему ей так не повезло? Почему этот вирус полиомиелита достался в детстве именно ей?
Её плечи ещё вздрагивали от всхлипов , когда Лера услышала, что кто-то сел рядом. Совсем рядом. Так не садятся, когда есть ещё много свободного места. Не поднимая головы она увидела сбоку знакомые клёши, из-под которых выглядывали блестящие носки ботинок.
Минута прошла в молчании. Наконец Виктор произнёс:
— Мне, Лера, признаться тебе надо. Я специально сел в этот поезд.. Я знал о тебе… Всё знал… Я тебе наврал, что не знаком с Олей Роговой. Это моя сестрёнка. Она, кстати, ехала с нами, только специально купила билет в другой вагон. А я у кассира узнал твой вагон и место. Оля столько говорила о тебе, что я заочно проникся. А твои стихи… В них же твоя душа…
Уже брезжил рассвет, а на привокзальной лавочке сидели и говорили мои мама и папа. Они и сейчас где-то разговаривают, но уже на небесах…

Анатолий Енин