Слепая любовь

Странное ощущение накрыло меня с головой, сначала мне захотелось вскочить с места и закричать, потом на мои плечи навалилась невероятная усталость. Полная внутренняя опустошенность, когда смотришь в одну точку не моргая и мир ,словно останавливает своё безумное движение. Я упал в кресло и сжал виски руками – голова раскалывалась . Будучи высококлассным психотерапевтом по образованию, я не мог разобраться, что терзало меня самого. Внутренне я всё понимал, но умом не хотел сознавать свою проблему. 

То, что я не хотел признавать, на самом деле обычное чувство – любовь. Я влюбился словно мальчишка, будто мне ни тридцать девять лет, а далекие семнадцать. Меня поражал сей факт моей внезапной влюбленности, ведь я серьезный рассудительный человек, имеющий за плечами два неудачных брака. Может быть, когда-то я верил в любовь, но это было давно. Слишком много времени прошло с тех моментов, когда я будучи наивным студентом таскал очаровательной Леночке букеты цветов, на которые тратил чуть ли не всю стипендию. 

Нахлынувшее чувство сбило меня с толку, ведь человеком который его во мне породил, была моя пациентка – молодая девушка Элизабет. Вспоминая её, я сразу потянулся за сигаретой. Без дрожи и не вспомнишь её лицо – дело в том, что у девушки полностью отсутствуют глаза, она родилась без них. Эта патология известна в медицине, как анофтальмия , она очень редкая и бывает у трех из десяти тысяч новорожденных людей в этом мире. Вместо глаз у девушки лишь небольшие впадины, затянутые кожей. И большинство времени девушка повязывает на глаза шелковую ленту, чтобы люди не видели её уродства. Но судьба так жестока к Элизабет, что помимо отсутствия зрения у неё развилась шизофрения. Я вздрогнул, вспомнив её жуткие приступы. Почему во мне родилось чувство к ней? Этого я не понимаю сам, но мне хочется сделать её жизнь лучше, подарить ей счастье. Всю жизнь я думал лишь о себе, относился к своим пациентом с холодностью, не стараясь погрузиться в их мир, помочь им. Я просто давал им квалифицированные указания, назначал лечение и ставил диагнозы . Я словно был бездушным роботам, а теперь хочу стать человеком. 

Я докурил и налил себе немного коньяка, выпив залпом жгучую жидкость, я поморщился. Прикрыл глаза и даже не заметил, как уснул прямо на кресле. Мне снилась Элизабет, только не такая, как в реальности. Во сне у неё были прекрасные синие глаза, а на губах играла сочная улыбка. Я бежал к ней, но расстояние между нами всё не уменьшалось. Разбудил меня телефонный звонок, циферблат показывал позднее время, а номер был мне не знаком. Я с раздражением взял трубку и очень удивился, услышав голос Элизабет:

- Эрн, это я Элизабет. Извини, что так поздно тебя тревожу…. Эрн мне одиноко и страшно. Эрн приезжай скорее! – голос девушки оборвался помехами. 

Я тяжело вздохнул, совсем же забыл, что сам купил девушке мобильник, чтобы она смогла позвонить если что. Сказать, что я сорвался с места? Да, сорвался, её голос для меня подобен музыки, а если она о чем-то просит, я не могу устоять. 

Я подъехал к клинике на своем черном «Шевроле», когда уже была глубокая ночь. Охрану прошел беспрепятственно, все уже привыкли, что Эрн Фишер может неожиданно заявиться среди ночи. Как специалисту высокого класса мне прощали многое.

Элизабет лечилась в элитной палате на одного пациента, это я оплатил ей такие условия, о чем не капли не жалею, потому что внутренне готов отдать за девушку жизнь, не то что какие-то грязные бумажки.

Я тихо отрыл ключом дверь палаты и зашел внутрь. Девушка лежала на широкой койке, на глазах у неё была атласная лента. Когда я подошел ближе, Элизабет вздрогнула и села, она протянула руку в мою сторону и тихо спросила:

- Это ты Эрн? – смольные волосы девушки струились до самой её талии, в лунном свете это зрелище завораживало. 

- Это я Элизабет. – Я взял её за руку и ободряюще приобнял за плечи. Она казалась такой хрупкой, что инстинктивно мне хотелось защитить её.

Девушка прижалась ко мне, и я почувствовал, что она дрожит. Моё же сердце забилось чаще, и я на несколько долгих мгновений забыл, как дышать. Такое вот воздействие имело на меня это создание.

- Эрн, ты любишь меня? Не говори ничего…. Я чувствую, что любишь! Мне страшно тут одной, слишком долго я в этих стенах…. Эрн у меня нет никого, ко мне никто не приходит, никто обо мне не заботится…. Эрн, забери меня к себе жить! – девушка выговорила всё на одном дыхании и вся сжалась, как будто ожидала отрезвляющей пощёчины.

- Милая моя Элизабет, я уже думал об этом, и уже кое с кем договорился…. хотел сделать тебе сюрприз, но раз ты уже сама заговорила об этом. Завтра тебя выпишут из клиники на моё попечение, а там уже посмотрим, как все получится. Элизабет, а что ты чувствуешь ко мне? 

- Ты дорог мне Эрн…. Очень дорог – ответила девушка, немного подумав.

Я крепче обнял ее, и мы просидели так в тишине до самого утра. Моё громко стучало, а внутри разливалось тепло. Я был благодарен судьбе за эту нежданную любовь. Именно это чувство я искал всю свою жизнь.

На следующий день, я уже привез Элизабет в свой двухэтажный холостяцкий коттедж. Я держал её за руку, когда она тростью прощупывала пространство дома. Изредка спрашивая, что же попалось на её пути. Всё это время я улыбался и рассказывал ей о том, как круто изменится теперь наша жизнь.

Вечером мы отужинали и уселись на ковер у камина, в котором игриво плясали язычки пламени. Она держала меня за руку и молчала, а потом неуверенно начала задавать вопросы:

- Эрн, а ты завтра оставишь меня? Уедешь на работу? – я видел, как Элизабет трудно признавать свою беспомощность, голос её дрожал, хотя она старалась скрыть то, что ей страшно оставаться одной.

- Нет, я взял отпуск на несколько месяцев, это будет мой первый отпуск за несколько лет. – я сильнее сжал её руку. 
- Ты так заботишься обо мне…. зачем тебе это всё? – девушка прикоснулась бледной рукой к атласной ленте на своем лице.
- Я люблю тебя Элизабет….
Она уснула у меня на коленях в ту ночь, а я гладил её по шелковистым волосам и смотрел в огонь, мне казалось, что только ради этого стоило прожить свою жизнь. 

С утра я решил вывести девушку в сад, пока погода радовала свои благодушием. Элизабет осторожно ступала по траве, а потом упала на колени и стала трогать её руками, даже не трогать, скорее гладить. Лицо её озаряла детская улыбка и вдруг она спросила:
- Эрн, ты видишь солнце? Какое оно? 
Я был поражен этим простым вопросом. Как объяснить слепому человеку как выглядит солнце? 
- Девочка моя, солнце необъятное и далекое, но между тем оно очень близко. Слепит прямо в глаза, и долго на него не посмотришь. А еще оно ярко- желтое…. – неуверенно промямлил я.
- А как это желтое? Кислое, как лимон? – девушка неуклюже встала и схватила меня за рукав.
- Наверное… - у меня не было слов, только сплошная обида на злую судьбу, которая обделила такое прекрасное создание.
- Эрн, знаешь…. я мечтаю увидеть солнце! Я верю, что когда-нибудь обязательно увижу его! – Элизабет звонко засмеялась.

Мы жили вместе уже неделю, Элизабет уже практически освоилась в моём доме, и на душе у меня стало немного спокойнее. Но сегодня у неё снова случился страшный приступ: 
Я уехал в магазин, а когда вернулся, не мог негде найти Элизабет. Я ходил по дому и звал её, но она не отвечала мне. Вдруг я услышал тихий шепот и сдавленные всхлипы под лестницей.
Я заглянул туда и увидел сжавшуюся в комок девушку, она обхватила руками колени и вся тряслась. 
- Я не хочу…. Не могу! Не заставляй меня… он дорог мне. Оставь меня в покое! – шептала Элизабет, сначала умоляя кого-то, а потом словно ненавидяще обращаюсь к нему.
Из рабочего чемодана я достал шприц с успокоительным и ввел его девушке. Через несколько минут она утихла и обмякла, а я, взяв её на руки отнес , несчастное создание в спальню. Уложив её на кровать, я долго гладил её по голове. Потом устроился в кресле напротив и задремал.

Проснулся я от резкой боли в руке. С трудом разлепив глаза, я увидел возвышающуюся надо мной Элизабет. Её лицо в полумраке выглядело страшно: она сняла ленту с глаз и пустые глазницы смотрели на меня, а рот её исказился в сумасшедшей ухмылке. Меня не покидало ощущение, что всё это мне снится, и я задал глупый вопрос:
- Что ты делаешь Элизабет? – голос мой дрогнул, когда я заметил в её руке шприц со снотворным, он был пустой. Она ввела мне лошадиную дозу. Я уже чувствовал, как не послушны, становятся руки и ноги, как трудно держать глаза открытыми. 
- Прости меня Эрн…. Он сказал мне, что твои глаза подойдут, и я смогу увидеть солнце! Прости… - девушка достала из моего чемодана скальпель и стала медленно и аккуратно вырезать мои глаза на ощупь. Я испытал невыносимую боль, горячая кровь потекла по моему лицу. Сил кричать не было, и я потерял сознание, хотя в тот момент подумал, что это смерть пришла облегчить мою участь.

Очнулся я уже в больнице, странное это ощущение, когда открываешь глаза и совершенно ничего не видишь, абсолютная тьма вокруг тебя и в твоей душе. Только непонятные звуки доносились до моего слуха и каждый раз я вздрагивал. 
Позже меня навестил следователь и сообщил, что Элизабет Стоун объявили в розыск, но результатов пока нет.

Прошло десять лет, а они до сих пор её не нашли. Кем было то существо, чей голос раздавался в её голове? Сумасшествие ли это? Или мы объясняем этим словом то, что не поддаётся нашему пониманию. У меня осталось множество вопросов, ответы на которые я ищу каждый день. И иногда я думаю, может она вправду смогла увидеть солнце?

Скорбный перегон
Автор: Олег Кожин

МОСКВА — МЕДВЕЖЬЕГОРСК

К ночи, когда из всего освещения в купе работали только фонари в изголовье, попутчица впервые отложила книгу.

— К Медгоре подъезжаем, — сказала она.

Мила, свесившись с полки, прилипла лицом к стеклу, пытаясь разглядеть пролетающий мимо пейзаж. Вздымаемая мчащимся поездом ночь колыхалась непроницаемой бархатной портьерой. Только жухлая трава, липнущая к путейной насыпи, напоминала, что мир за окном все же существует и сожран темнотой лишь временно. В этом космосе, без ориентиров и маяков, определить, куда они подъезжают, было решительно невозможно.

Попутчица, сухопарая старушка в льняном платье и льняном же платке, подсела в Петрозаводске. Войдя в купе, негромко поздоровалась и, с неожиданной для своего возраста прытью, взлетела на вторую полку, напротив Милы. Там она и лежала все это время, уткнувшись носом в книгу в мягком переплете. За несколько часов старушка ни разу не сменила позы и, вообще, была настолько тихой и незаметной, что даже назойливый проводник, ежечасно предлагающий «чай-кофе-шоколадку», не обратил на нее внимания.

Мила заглянула в телефон, сверяясь с расписанием. Действительно, по времени выходило, что Медвежьегорск уже недалеко. Но как об этом узнала соседка, у которой, похоже, не то что мобильника — часов, и тех не было?

— А вы откуда узнали? — спросила Мила.

Не то чтобы она действительно интересовалась. Просто размеренное покачивание вагонов сегодня отчего-то не убаюкивало, а раздражало. В привычном перестуке колес слышалась тревога, от которой опрометью бежал пугливый сон.

— Ведьмы поют, — буднично пояснила попутчица.

Будто сообщила, что в магазин завезли финскую колбасу или что вновь подскочили тарифы на коммуналку. Так спокойно и естественно у нее это вышло, что Мила даже решила, будто ослышалась.

— Ведь мы что, простите?

Соседка покрутила в воздухе указательным пальцем, дотронулась до уха, будто предлагая прислушаться.

— Ведьмы поют, — повторила она. — Значит, Медвежьегорск близко.

В мыслях Мила крепко выругалась. Купейный билет, купленный на выкроенные из стипендии крохи, она взяла специально, чтобы избавиться от радостей плацкартного братания, висящих в проходе мужских ног в дырявых носках и таких вот попутчиков. Мила непроизвольно отстранилась, точно ожидая, что сейчас эта благообразная старушка достанет из багажа распечатки предсказаний Ванги и шапочку из фольги. Однако соседка, похоже, продолжать разговор не собиралась. Вновь уткнувшись в книгу, едва не касаясь страниц крючковатым носом, она увлеченно поглощала дешевый томик в мягкой обложке.

Поспешно достав телефон, Мила принялась демонстративно разматывать наушники. Бегство в музыку — слабая защита от городских сумасшедших, но уж лучше такая, чем совсем никакой. Всегда можно сделать вид, что не слышал, или спал, или за…

Пальцы, еще сильнее перепутавшие змеиный клубок проводов, внезапно остановились. Замерли вместе с сердцем, которое резко ухнуло в желудок да там и сгинуло. Мила покрутила головой, точно антенной, в попытке поймать неустойчивый сигнал. Поняла вдруг, что сидит с отвисшей челюстью, глупо пялясь на вагонное радио, и поспешно захлопнула рот. Радио молчало, никаких сомнений. Тогда откуда же…

… перетекая из вагона в вагон, из купе в купе, по поезду лилась песня. Без музыки и слов, созданная одним лишь голосом. Нет, не одним, не десятком даже, а целым хором, сонмом невидимок. Протяжная, точно сотканная из осенней печали. Заунывная, как отходная молитва. И безмерно красивая, будто…

— Услышала, — кивнула соседка, оторвав прищуренные глаза от потрепанных страниц. — Первый раз, что ли, по Николаевской железке едешь?

Ничего не понимая, Мила уставилась на попутчицу. Почему-то ей казалось ужасно глупым, что та спрашивает такие вот нелепости. Ей хотелось сказать, что, конечно же, не первый, просто впервые забралась так далеко, и что железная дорога называется Октябрьской, а не Николаевской, и много чего еще, но вместо этого выпалила лишь:

— Что это?!

— Ведьмы поют, — без тени иронии повторила соседка, вновь пряча крючковатый нос за мятой обложкой. — Их всегда на этом месте слышно.

— Что, всем слышно? — Мила недоверчиво выпучила глаза.

— Нет, только особо одаренным! — едко проворчала старуха, недовольная тем, что ее вновь оторвали от чтения. — Конечно не всем. Глухим вот, например, не слышно…

— Ой, простите, пожалуйста! — торопливо извинилась Мила. — Просто… так необычно… я думала…

Лишь перестук колес — и ничего кроме. Сбившись, девушка замолчала. Ей вдруг подумалось — а не примерещилось ли все это? Был ли на самом деле этот заунывный женский хор, чье пение тревожило душу, наполняя ее ощущением предстоящего полета, волнительным и немного страшноватым?

Демонстративно захлопнув книгу, старушка отложила ее в сторону.

— Да ладно, нечего тут извиняться, — сказала она, смирившись с вынужденной беседой. — Я, когда их впервые услышала, челюсть на ногу уронила, вот прямо как ты сейчас. А потом привыкла. Все привыкают, кто по Николаевской катается. Проводники так вообще внимания не обращают. Хотя тут, в плацкартном, есть один дурачок — любит пассажиров пугать.

Старушка скривилась, точно собиралась сплюнуть, но сдержалась.

— Он за пару станций до Медгоры ужаса нагонит, баек всяких наплетет, а потом людям в тумане за окном призраки мерещатся. Так-то, конечно, если шары залиты, то всякое привидеться может…

Взгляд Милы непроизвольно вернулся к окну. Стекло отразило размытое девичье лицо с широко распахнутыми глазами и приоткрытым от удивления ртом. Рассеянного света едва хватало, чтобы разглядеть туман, стелющийся вдоль железнодорожной насыпи. Никаких призраков. Никаких таинственных фигур.

— А вы сами что думаете? — Вопреки всему, Мила вдруг поняла, что ей действительно интересно, что думает эта незнакомая, по сути, женщина. — Что это на самом деле?

Старушка молчала, поджав и без того узкие губы. Будто подыскивала нужные слова. Мила недоверчиво уточнила:

— Вы ведь не считаете, что это на самом деле ведьмы?!

— Нет, не считаю, — соседка покачала головой, от чего выбившиеся из-под платка седые пряди рассыпались по узким плечам. — Я в Бабу-ягу с трех лет не верю. Тут, скорее всего, какой-нибудь акустический эффект хитрый. Отсыпка плохая или рельсы гнутые, например. Или еще какая… аэродинамическая труба.

Слово «аэродинамическая» она произнесла с заминкой, едва ли не по слогам. Мила поняла, что на самом деле попутчица кого-то цитирует, оставляя свое мнение при себе.

Старушка помолчала, задумчиво перебирая мятые страницы. Затем добавила:

— Так-то, конечно, бес его разбери. Насколько я знаю, никто специально этим вопросом не занимался. А вообще, Николаевская — дорога старая. Может, и впрямь привидения поют…

За окном посветлело. Это сутулые фонари, униженно согнувшись, пытались заглянуть в проносящийся мимо поезд. Потянулись бетонные заборы, изрисованные граффити, небольшие приземистые ангары да похожие на жирных отожравшихся змей составы, дремлющие на отстойных путях. Поезд начал сбрасывать ход. Плавно и неспешно скользил он вдоль почти пустого перрона, пока, рассерженно зашипев пневмотормозом, не встал окончательно.

— А почему Николаевская? Всегда же Октябрьская была? — Мила попыталась возобновить угасшую беседу. Не очень успешно.

— Привычка. У нас в селе суеты не любят. Сегодня Октябрьская, завтра Ноябрьская. Каждый раз переучиваться — кому оно надо? Николаевская — она Николаевская и есть. Как царь построил, так с тех пор и называют.

Попутчица щелкнула выключателем, показывая, что разговор окончен. Купе погрузилось в темноту. Мила легла на спину, отстраненно слушая приглушенный топот новых пассажиров. За стенкой, стараясь не шуметь, кто-то расстилал постельное белье. Граненый стакан на столе задребезжал чайной ложкой — не простояв и десяти минут, поезд тронулся. Нижние места по-прежнему пустовали. Мила даже начала подумывать, не перебраться ли вниз, хотя бы на время, но дверь внезапно отъехала в сторону, и в купе, опережая своих хозяев, ворвался резкий запах перегара. Следом, с секундной задержкой, — не вошли даже — ввалились двое. Сдавленно матерясь, они распихали багаж, кое-как раскатали матрасы и принялись расшнуровывать ботинки. К перегару добавилась едкая вонь несвежих носков. Милу замутило. Стянув с полки пачку сигарет, она спустилась вниз. Не глядя, нашарила ногами шлепанцы, стараясь даже не смотреть в сторону новых соседей. Была крохотная надежда, что пьяные гоблины не полезут знакомиться…

— Добр-ой ночи, барышня! — пьяно икнув, поприветствовал ее грубый голос.

Надо же, вежливые какие, раздраженно подумала Мила. Следовало буркнуть что-то в ответ да слинять по-быстрому в тамбур, но не позволило воспитание. Обернувшись, она сдержанно приветствовала соседей. Тусклый свет ночников не позволял разглядеть их во всех деталях, но увиденного оказалось более чем достаточно. Гораздо старше Милы, лет тридцати пяти, стриженные под ноль, в мятых спортивных куртках и давно не стиранных джинсах. Блестящие губы растянуты в похотливых улыбках. Глаза, одинаково черные в полумраке купе, маслено ощупывают девушку, заползая под майку и короткие джинсовые шорты.

— Присоединяйтесь, за знакомство! — Сидящий справа извлек из-под стола початую бутылку «Гжелки». Обхватившие горлышко пальцы синели тюремными перстнями-наколками.

— Третьей будете! — пошутил второй, гнусно хихикая.

— Нет, спасибо, — Мила покачала головой. — Я водку не люблю.

— Мы тоже! — округлив глаза, с придыханием выпалил татуированный. — Кто ж ее любит, проклятую?! Но ведь за знакомство — святое дело!

— Нет, извините, — повторила Мила. — И вы бы потише немного, если можно, а то бабушку разбудите.

Проворно выскользнув в коридор, она отсекла дверью протестующее «а мы настаиваем!» и недоуменное «какую, на хрен, бабушку?!».

Несмотря на сквозняки, в тамбуре неистребимо воняло сигаретным дымом. И все же здесь Миле полегчало. Оставалось лишь избавиться от засевшего в носоглотке запаха перегара и несвежего белья. Прислонившись к окну, Мила выбила из пачки сигарету и подцепила ее губами. Чиркнула колесом зажигалки, по привычке зачем-то прикрывая огонек ладонями, а когда, наконец, отняла руки, чуть не подавилась первой же затяжкой. В узком окошке маячило призрачное расплывчатое лицо.

— Бар-ышня, а чего вы такая невежливая? — раздался со спины уже знакомый икающий голос. — Мы к вам со всей, понимаешь, душой, а вы…

Мила резко обернулась. Давешний татуированный мужик стоял почти вплотную. И как только смог подойти так незаметно? При нормальном освещении он выглядел даже старше тридцати пяти. Глубокие морщины у висков, обвисшие щеки, набрякшие мешки под глазами, оказавшимися не черными, а льдисто-голубыми. Исходящий от него чудовищный запах дешевой водки и лука не перебивал даже табачный дым.

— Извините, я не очень хочу разговаривать.

— А я вот хочу… — Мужчина нервно облизнул пересохшие губы, придав слову «хочу» какой-то гаденький подтекст.

Покрытая мелким черным волосом рука уперлась в стену, зажимая Милу в углу. Он стоял так близко, что можно было даже разглядеть свежие прыщи, обсыпавшие плохо выбритый подбородок. Вероятно, самому себе он казался опасным и чертовски крутым, но у Милы этот бывший зэк вызывал лишь омерзение. Не страх, а брезгливость.

— Заготовку свою убери, — твердо сказала Мила, сердито выпуская дым через ноздри. Не потребовала даже — велела.

— А ес-ли не уберу? — Он наклонился вперед, обдавая девушку густыми водочными парами. — Че будешь де…

Договорить он не успел. Неожиданно даже для самой себя Мила воткнула тлеющую сигарету прямо в покрытую наколками пятерню. Попутчик заорал благим матом, скорее от страха и удивления, чем действительно от боли. А затем резко впечатал обожженную руку Миле в грудь, чуть выше солнечного сплетения.

От удара девушку швырнуло назад. Падая, она больно приложилась виском о дверную ручку. В голове взорвался фейерверк, на несколько секунд заместивший реальность короткими яркими вспышками. Очнулась Мила уже на полу, среди плевков и окурков. Татуированный исчез, оставив после себя устойчивый запах перегара. Мила лихорадочно ощупала себя — одежда целая, шорты на месте. Значит, не изнасиловал. Да и то верно, без сознания она пролежала едва ли больше минуты.

Шатаясь, она кое-как поднялась на ноги. С трудом сохраняя равновесие, осторожно пошла вперед, опираясь на стены трясущимися руками. Шершавые, плохо обработанные доски неприятно царапали ладони, норовя загнать занозу. Никак не получалось собрать мысли в кучу. Все заслоняла багровая злость вперемешку с отчаянной решимостью наказать пьяного подонка.

— Ничегооо, скотина… — протянула она сквозь стиснутые зубы. — Сейчас… сейчас посмотрим, какой ты смелый… сука…

Пелена ярости застилала глаза. Грудь сдавило то ли невыплаканными слезами, то ли этот пьяный кретин что-то там сломал. По-рыбьи хватая ртом воздух, Мила пыталась нащупать ручку тамбурной двери. Только бы дойти до проводницы, только бы дотащиться, а там уже охрана и начальник поезда… Они устроят этому козлу веселую жизнь! Эта тварь еще плакать будет, прощения просить!

Чувствуя, что вот-вот задохнется, Мила всем телом упала на дверь, буквально вывалившись из заплеванного, провонявшего табаком тамбура. В лицо тут же дохнуло свежестью — чистой, даже слегка морозной. Видимо, кто-то умудрился открыть окно в коридоре. В голове прояснилось, подобравшаяся к самому горлу тошнота неохотно отползла обратно в желудок. Мила потерла глаза руками, будто отгоняя марево затухающей злости…

Вагон разительно переменился. Исчезли белые занавесочки и красные коврики. Пропали люминесцентные лампы. Испарились все перегородки. Даже обшивка исчезла, уступив место почему-то не металлическому каркасу, а необструганным, плохо подогнанным друг к другу доскам. Благодаря отсутствию ограничителей создавалось впечатление какой-то безразмерности, бесконечности вагона. Лишь в ширину, от стены до стены, расстояние оставалось в разумных рамках. Противоположный край вагона терялся где-то вдалеке, сокрытый расстоянием и многочисленными женщинами, занявшими все свободное пространство.

Ошеломленная внезапной метаморфозой поезда, Мила не сразу заметила их, хотя не заметить было просто невозможно. Осторожно шагая вперед, она едва не наступала на вытянутые вдоль условного прохода ноги. Странные, невесть откуда взявшиеся пассажирки смотрели на нее с вялым любопытством. Разных возрастов, разного достатка, разных национальностей — между ними не было ничего общего. Они стояли где придется, сидели на чем попало — на табуретках, скамьях, рассохшихся бочках, на распиленных шпалах и просто на корточках. Некоторые лежали прямо на полу, беспомощно таращясь в дощатый потолок, ловя зрачками падающий сквозь щели звездный свет.

— Эй! — донеслось откуда-то спереди. — Эй, соседка! Давай к нам!

За откидным столом, испещренным нецензурными надписями, в компании из четырех женщин сидела попутчица Милы, седая старушка в льняном платье. Двинув костлявым бедром сидящую рядом дородную тетку с вытекшим глазом, она освободила край сиденья и похлопала по нему ладонью, приглашая Милу присесть. Протиснувшись вперед, девушка с облегчением упала на выдранную обивку жесткого кресла.

Новые соседки смотрели угрюмо, но без злобы. Скорее с сочувствием. Впервые разглядев их вблизи, Мила едва сдержала крик. Но промолчала. Вцепилась пальцами в липкую столешницу, усилием воли подавив готовый вырваться вопль. Напротив нее, точно так же держась руками за стол, сидела девушка в железнодорожной форме. Широкая красная линия пересекала ее тело от правого плеча к левой груди. Когда вагон шатало особенно сильно, казалось, что верхняя половина норовит сползти вниз, чтобы с чавкающим звуком упасть на колени соседки — удавленницы с жутковатым синюшным лицом.

— Здравствуйте, — выдавила Мила, с ужасом ощущая, как холодит раздробленную височную кость вездесущий сквозняк.

Стиральная машинка

Одну девушку наняли на работу няней, чтобы она посидела с детьми вечером. Когда родители ушли, она уложила детей спать, а сама пошла смотреть телевизор в гостиную.

Неожиданно, она услышала, как из подвала раздаётся какой-то шум, словно завелась стиральная машинка. Она хотел пойти и выключить её, но когда она открыла дверь, ведущую в подвал, шум прекратился. Пожав плечами, девушка вернулась в гостиную и продолжила смотреть телевизор.

Прошло пять минут, стиральная машинка снова заработала. Девушка встала, открыла дверь в подвал и начала спускаться по лестнице. Ей осталось пройти всего несколько ступенек, чтобы спуститься в подвал, когда, шум снова прекратился. Она вернулась назад к телевизору.

Через пять минут она снова услышала, как завелась машинка. На этот раз девушка не на шутку испугалась, она бросилась наверх к детям, быстро собрала их, и вместе они добежали к соседям, откуда девушка вызвала полицию. Через несколько минут приехали полицейские и спустились в подвал.

Они обнаружили психа, который прятался за стиральной машинкой с топором. Он пытался выманить девушку в подвал, чтобы убить её.

Моя тётя
Автор: Анастасия Гельман

— ...We wish you a Merry Christmas and a Happy New Year....Мы хотим поздравить..
— Идите к черту! Чтоб ног ваших на пороге моего дома больше не было!!!

С этими словами я захлопнул дверь перед кучкой этих разодетых соседских детишек. Да, они не виноваты ни в чем, но каждый просто обязан знать, как я ненавижу этот чертов праздник. Новогоднее обращение, песни, мандарины, фейерверк, новогодние корпоративы, куча пьяных мамаш и папаш, которые не в силах следить за своими отпрысками - все это вызывает у меня огромную порцию отвращения и желание переубивать их всех. Хотите знать ответ?

Моя история начинается в 1994 году, 28 декабря. Мне тогда всего 17 лет было. Желая подзаработать хоть на какие-то подарки, я устроился дворником в наши дома, платили копейки, но лучшего варианта у меня не было. Помню, как тогда матушка отговаривала меня мести перед Новым Годом, когда все уезжают за покупками или на корпоративы, или на утренники, да и суть не в этом.
В нашем городке с начала 90х кто — то стал убивать детей (да и не просто убивать, а буквально крошить их на кусочки)особенно перед новым годом, никто ничего не видел и не слышал. Родители возвращались домой и находили своих детей, вернее то, что от них оставалось. Мамка как- то понятой была в этом деле, ну и я с ней увязался...зрелище, я вам скажу, не для слабонервных. Ну так вот, боялась она, что и со мной что — нибудь произойдет. Как же, черт возьми, она была права.
28 числа, после обеда я вышел на улицу с лопатой. Стоянка была почти пуста, как я и говорил — это самое удобное время для уборки снега. До поры до времени все шло хорошо, стало темнеть, а родители не спешили возвращаться домой. Я уже хотел было пойти домой, но решив покурить, присел на лавочку, чтоб и отдохнуть и проветриться слегка от табачного запаха. Мое внимание привлекла странная женщина, одетая в какие-то лохмотья, на вид лет 35-40, и я никогда не видел ее в наших краях.. Можно было решить, что это чья-то родственница, но люди у нас выглядят по солиднее что ли.. Я ждал, сам не знаю чего. Все это было как-то пугающе... Из моих мыслей меня вывел стук, стук по стеклу... где-то стучали, сильно стучали. Я стал приглядываться к окнам, на шестом этаже соседского подъезда в окна стучали два мальчугана, явно напуганные. Я решил, что ребяткам нужна помощь и взял с собой лопату, но это так, на всякий случай, как я тогда себя успокаивал. Забежав в подъезд, я стал прикидывать, какой квартире принадлежит это окно. Но квартира нашла меня сама... Открыв дверь, я наступил в лужу крови...Крови было настолько много, что у меня закружилась голова, но нужно было сосредоточиться. Пройдя в гостиную, я увидел ужасную картину, от которой меня вырвало прям на месте: под новогодней елкой сидели мальчишки, которые стучали в окошко, вернее сидело то, что от них осталось...Тела были будто выжаты, как фрукты для сока, как будто кто — то сделал надрез и вылил всю их кровь, которая, кстати, и омывала паркет у входа и ковер в гостиной. Я отбросил лопату в сторону и полетел к мальцам, нет, ну, а как бы вы поступили? 
Их тела были слегка теплые, конечно, эта тварь выкачала всю кровь...сердец не было..я конечно не патологоанатом, но кто- то просто взял и вырезал их или выдернул, не знаю.. самое пугающее, на мой взгляд это отсутствие глазных яблок, вместо них были стеклянные глазки, ну как у игрушек что ли. Как за такой короткий промежуток времени эта тварь могла такое сотворить? Я сразу вспомнил ту женщину, ведь именно в этот подъезд она и зашла. Услышав шум на лестничной площадке, я выбежал, надеясь, что это та тварь. Но это были родители мальчиков. Их отец набросился на меня с кулаками. Он бил меня очень долго, пока я не отрубился. 
Пришел в себя я на следующее утро в палате нашей больницы. Увидев, что я открыл глаза, мент стал задавать свои вопросы: как оказался, за что убил и тому подобное. Я начал говорить про женщину, которую никто и не стал бы искать, а следователь намекнул мне на то, что под психа скосить не получится. Да, меня
обвинили в убийстве. Моя лопата была в квартире вся в крове, кругом мои пальчики. Тащить глухарь в Новый Год никто не хотел, а тут я. Никто не стал копаться в этом деле.

Меня посадили на 14 лет, мне никто не верил, кроме матушки. Как она плакала в суде, вы бы слышали. 
Я освободился под Новый Год в 2006 году , досрочно за хорошее поведение. Первым делом я побежал домой, обрадовать её. Но тут меня ждал удар. В подъезде я встретил соседку, которая и рассказала мне о том, что мамка моя умерла в психбольнице в 96году, что не выдержала разлуки со мной, что сходила с ума, постоянно повторяла про какую — то сестру, за которой не уследила, из — за которой все и произошло. Я поблагодарил соседку и поднялся к себе. Странно, она никогда не говорила, что у нее есть сестра. Мама было порядочной женщиной, работала у нас в ТСЖ, у всех в почете была, а тут психбольница. Все это сводило меня с ума. Покопавшись в ее вещах, я нашел письмо: 

« Дорогой и любимый Мишенька, я виновата перед тобой, надо было все рассказать тебе сразу, ноя просто хотела уберечь тебя от этого ужаса, ведь после гибели отца , ты единственное, что у меня есть. Но Бог наказал меня за мое молчание. По самому больному ударил, по тебе, сынок. У тебя есть тётя, моя сестра младшая, Иркой зовут. Она родилась монстром. В детстве убивала котят и прочую живность и пила их кровь. Родителей пугало это, но они молчали, пока не стали пропадать соседские дети. Родителям приказали убить ее, но сердце твоей бабушки не желало этого. Ночью она отпустила Ирку и сказала всем, что та сбежала. Время шло, она не появлялась, и я решила, что она давно мертва. С твоим отцом, после замужества мы переехали в этот городок. Уж не знаю, как она меня нашла. Говорила, что нюх у нее животный, клялась, что живет теперь нормально и ест только животных, но я ей не поверила и прогнала. С этого момента в городке стали пропадать дети, но я боялась кому-то признаться, все сочли бы меня сумасшедшей. Она кормилась. Особенно перед Новым Годом. Я боялась, что ты пойдешь мести и попадешь в беду. Увы, так и случилось. Прости меня, сын. Не уберегла. Я не могу жить с этой ношей и всё всем расскажу. С любовью, мама. 12.03.1996 »
Тогда я сходил на могилку, собрал вещи и уехал. Теперь я живу в другой стране. Здесь совсем другие новогодние обычаи, родители или дома с детьми, или всюду таскают их с собой. Эта нация не пропадет. Я слежу за новостями моего родного городка, там до сих пор пропадают дети и подростки. И я знаю, что это она делает, что она кормится. Но никто никогда не узнает правду, ту правду, которая сгубила мою мать.

Я ненавижу этот праздник. Теперь, я думаю, вы понимаете по каким причинам?

Счастливого Нового Года и Рождества, и помните, она до сих пор кормится.

Нечто в моей комнате.
Автор : Евгения Карп

Было утро понедельника. Мы с моей сестрой Алисой собрались в магазин, чтобы все подкупить ко дню ее рождения. Через неделю ей выполниться 20, и к тому же подарок я еще не выбрал. Ох...не люблю, конечно выбор подарков. Думаю, парни меня поймут. Тут могла помочь с решением мама. Но это сейчас не главное. Вскоре мы отправились. Где - то через часика 2, пришли домой. Как всегда я помог с распаковкой, ну а потом пошел смотреть телевизор. 

Мне казалось, неделя проходила очень быстро и не заметно. Вот уже и воскресенье, пора бы немного помочь с приготовлением. Потом пришла наша мама. Маме с сестрой моя помощь мелочь, но что поделать, пригожусь чем - нибудь. День, как понятно, проходил так же незаметно как и неделя. Приняв душ, немного почитал, отдохнул, пожелал Алисе спокойной ночи, и пошел спать, ведь завтра был особый день, день рождение моей любимой сестрички.

6:00. Еще со вчерашнего дня, я запланировал встать пораньше, чтобы сделать подарок Алисе. Не торопясь, пошел на кухню. Украсив комнату шариками, и цветами. Моя фантазия и креативность не очень хорошая, но я думаю ей понравится. Пока она спала, я готовился к сюрпризу, а уже где - то в 9: 40 сестра проснулась, и я поздравил. Думаю ей понравилось. Утро удалось. За тем пришли родители, близкие, и вновь собралась крепкая, дружная семья. После обеда, я помог с уборкой. Веселый, но загруженный денек оказался. - " Вань, завтра я пойду с подругами в ресторан немного отпраздновать. Утром уйду к подруге. Завтрак оставлю на столе. Если - что, не жди, ложись. " - "Да, пожалуй я тоже пойду к Сереге. Уж больно скучно оставаться дома самим" - ответил я. Вот и хорошо. Так и прошел день. 

Утром, проснувшись, я позвонил Сереге. Он был не занят, я позавтракал, и ушел. День проходил просто супер. Сначала пошли в кино на "Мстители 2", потом пришли еще друзья к нему домой. Каждый раз что - нибудь придумывали, и развлекались как могли. Позвонив к сестре узнав, что все хорошо, отправился к друзьям играть в игры. Так проходил обед, а потом вечер. Посмотрев на часы, офигел. Было уже 22:10. - "Хорошо, пацаны, мне уже пора." - сказал я попрощавшись. 

Дорогой домой, я все думал о новой работе. На улице было холодно, падал мелкий снег, светили фонари, и редко проходили люди. Дойдя к дому, разделся. Не стал звать сестру, вдруг пришла, и уже спит. Войдя в ее комнату, она действительно крепко спала, повернувшись к стене лицом. -"Спит так спит, не хочу будить" - сказал я себе под нос, и отправился в душ, но по дороге зашел в свою комнату, взять вещи, но тут прервал звонок. Взяв телефон, не посмотрев кто звонит - услышал голос " - Алло, Вань, я еще немного буду с подругами. Скоро буду, ты еще в Сереги, или уже пришел?". Сердце стучало сильней и сильней, а дыханье стало тяжелым. Не ответив сестре, я бросил трубку, только слышал уже медленные шаги, и злобный смех в мою сторону...

Это элементарное уважение к любому человеческому труду

Автор строк неизвестен, но как он прав

Никогда не сдавайтесь, идите к своей цели