Сидит Колян в раздевалке, тянет время и не торопится из пыльной ебудашки на свежий воздух. Долго смотрел в окно и фыркал на птиц, облюбовавших ржавый подоконник. Пересчитал каждую - вчера на одну больше прилетало. «Интересно, не позвали или сама не захотела?» - задает сам себе риторический вопрос Колян. Постучал по пыльному окну в надежде разбудить с другой стороны оконной рамы сонную муху, но та будто уснула уже основательно, с концами. Постоял и покрутил усы, с прищуром провожая плывущее за горизонт раскаленное солнце, да вспомнил свои годы патлатые, подземки с гитарами и денег на один автобусный билет. Покрякал сам над собой, испытывая легкое чувство стыда за юношескую беспечность - и вроде как очухался. Присел на облупленную лавку, надел один носок и забылся, пересчитывая количество оставшихся дней до осени. Через открытую форточку доносится гам: широкоплечие мужички с румяными девками давно уж все на крыльце - шутки шутят, потягивают донской табачок и наслаждаются приятной усталостью после созидательного труда, а этот все сидит в одном носке, будто приколоченный.

Плохо это, когда работяга домой вечером не торопится. Значит, дома не лучше, чем в пыльной богадельне. Значит, дома ему не рады и дома его не ждут. Таким, как Колян, лучше здесь, в ебудашке, на драном диване, чем в закутке родном. Потому что закутка обычно и вовсе у таких бедняг нету - и дома, соответственно, тоже, ибо трудно назвать своим домом ту коробку в муравейнике, спешить в которую каждый вечер желания никакого нет.