Так выглядит "длинный" язык, прославивший жительницу Венесуэлы.
Так выглядит "длинный" язык, прославивший жительницу Венесуэлы.
У двух кошекСегодня будет хороший денёк, Иштван...
У двух кошек
Сегодня будет хороший денёк, Иштван предчувствовал это, едва лишь проснулся в этой жуткой ночлежке для всякого сброда, где приходилось следить в оба за своими вещами, даром что сам был разбойником. Сквозь хлипкие доски проникали запахи Угольного Торга — Прага дохнула на него ароматами жарящихся колбасок и сладковатым привкусом медовухи, дразня аппетит. Недолго думая, мужчина накинул свои скромные тряпки и выскочил на улицу, прямиком на гудящую площадь, на ходу выуживая из замасленного кошелька пару медяков — то немногое, что обнаружилось у убитого им монаха вчера ночью. Монетки были выщербленные и малость в грязи, но всё же это были деньги, на которые можно было купить себе еды, перед тем, как найти новую жертву. Большой город давал много преимуществ его разбойничьей жизни.
Для этого города Иштван был чужаком, он осознал это ещё вчера, когда ступил на площадь Торга. Сегодня ничего не поменялось. Его внешний вид — свалявшиеся серые волосы, всклокоченная борода, лицо в шрамах и грязи да поношенная одежда, отобранная у самых разных жертв — не шёл ни в какое сравнение с горожанами. Даже пресловутые торговцы древесным углём, ковыряясь весь день в саже, выглядели на порядок лучше молодого разбойника. Многие из них чувствовали это так же, как и Иштван, презрительно пялясь на его прохудившиеся сапоги и льняную рубаху в прорехах, в которых безошибочно угадывались следы удара клинком — тонкие прорези со спёкшейся кровью на краях. Единственными, кто был хоть как-то похож на него, были грязные оборвыши-дети, сновавшие между печками и за грош помогавшие торговцам. Детишки, мелькая то тут, то там, каждый раз глазели на двух довольных, лоснящихся кошек всё того же угольного цвета, который буквально правил этим местом. Суеверные люди хоть и плевались через плечо при виде этих «угольных сестриц», как звали их торговцы, но любили красавиц, а те не переставали вертеться вокруг, мурлыча и потираясь о ноги прохожих.
— А бес с ними! — Выругался старый Якуб, когда одна из кошек запрыгнула на прилавок и принялась вылизываться. — Тьфу, ведьмовское отродье! Нашла место!
Кошке было глубоко наплевать на мнение этого маститого, жирного торгаша с пухлыми пальцами и неухоженной бородой, в которой проглядывались крошки ржаного хлеба. Она лишь на мгновение зыркнула своими зелёными глазищами, муркнула утробно, подзывая подругу, и продолжила своё немудреное кошачье дело. Вторая же кошка вела себя иначе. Она вдруг потянула носом воздух и неспешно пошла в сторону небольшого пустого дома, стоявшего на отшибе. Покрутившись у его дверей, она принялась жалобно мяукать, подзывая стоявшую рядом женщину.
Иштван злобно сплюнул и мысленно согласился с торговцем Якубом. Кошки — ведьмовское отродье.
— Убили! Убили! — Торговка рохликами, бледная от страха, бежала от мрачного дома, стоявшего на углу Угольного Торга. Несмотря на дородные габариты, женщина перебирала ногами не хуже породистой кобылы, заметая пышными юбками чёрную от сажи площадь. — Там, в доме... Человек...
Это известие мигом пронеслось по рынку и вот уже толпа людей, бросив свои занятия, спешила на место преступления. Кошки, замурлыкав, присоединились к процессии и первыми вошли в открытые двери.
— А поди ж ты, ведьмы! — бросил старый Якуб. — Смотри, и в ус не дуют, сидят у трупа.
— Да кто ж это? Кого убили-то?
— Монах! Батюшки, монах! Святых людей уже грабят!
Иштван криво ухмыльнулся. Перед смертью этот святой человек ругался не хуже сапожника, проклиная пепельноволосую голову убийцы. И всё же разбойник надеялся на то, что в этот пустой нежилой дом, покрытый внутри приличным слоем пыли, ещё долго никто не зайдёт. Проклятые кошки всё испортили.
Монах лежал в той же позе, в какой его и оставил Иштван, разве что местные крысы пожевали трупу уши и нос. Люди столпились, боясь подойти к месту.
— Городового звать надо! — Зычным басом крикнул один из торговцев. — Его работа, пусть ловит негодяя!
— Да, да, городового! — Толпа, наконец, опомнилась от сковавшего их ужаса.
Одна из кошек деловито обошла вокруг тела, раз, другой, а потом села, глядя на толпу. Зелёные глаза с тонкими прорезями зрачков внимательно разглядывали каждого, кто стоял в дверном проёме. Иштван сам не знал, почему он вдруг испугался. Ему сразу не понравились эти зверюги, ухоженные и пронырливые, а теперь те вели себя так, будто знают, кто убийца. Мужчина поспешил спрятаться за спинами людей, отошёл в сторону, присоединившись к процессии тех, кто двинулся за городовым, а потом отстал от них, сделав круг у фонтана.
«Городовой всё равно ничего не найдёт, — убеждал он себя. — А сегодня ночью поймаю жирную пташку и уйду отсюда. ПрОклятый город. Бесовские кошки всё испортили!»
Он оглянулся в сторону одинокого дома и вздрогнул. Толпа, вернувшаяся к своим привычным делам, уже и думать забыла про тело: то тут, то там звучали смешки, продавцы выкрикивали цены, перемежая их короткими ругательствами. Но не это привлекло внимание мужчины.
Они сидели рядом с ним. Так близко, что, если бы он протянул вперёд руку, чуть наклонившись, то без труда мог коснуться их усов или погладить за ушком по чёрной шерсти. Кошки сидели, как две статуи богини Баст, не сводя глаз с мужчины. Зелёные глаза немигающе всматривались в его лицо, пока одна из кошек не заурчала: «Урр, урр», да только Иштвану послышалось «он, он». На лбу проступила испарина.
— Брысь отсюда, — зашипел разбойник, пнув одну из кошек. Та молча отлетела в сторону, грациозно извернувшись в воздухе и упав на все четыре лапы. Так же молча она отряхнулась от угольной пыли, посмотрела в последний раз на лицо обидчика и принялась деловито вылизывать шубку. Её подруга не стала дожидаться пинка, отбежав в сторону и больше не докучая Иштвану.
«Так-то лучше». Он позволил себе улыбнуться. Сегодня будет хороший день, Иштван чувствовал это.
* * *
Свою цель он нашёл уже ближе к ночи. Мужчина в охотничьем костюме был одет явно побогаче остальных, крутившихся на рынке. Иштван внимательно следил за тем, что делает этот человек: вот он достает увесистый кошель (разбойник даже облизнулся в этот момент), вытаскивает сначала серебряную монетку, прячет её и выуживает два медяка, отдает их торговцу и получает взамен кружку пшеничного пива да пару колбасок. Вот он одним махом выпивает своё пойло, закусывая одной колбаской, а вторую ломает пополам и кормит двух чёрных бестий, которые (уж он-то видел) сегодня отобедали больше раз, чем Иштван за последние две недели. А вот он присматривает себе клинок у кузнеца, так и не купив ничего, недовольно покачивая головой. Это даже обрадовало разбойника — всегда лучше грабить безоружного.
Теперь же мужчина шёл в темноте к ярким окнам таверны, призывно зазывающей облегчить свой кошелёк. Иштван преградил ему дорогу, держа в руке свой излюбленный охотничий нож, тяжёлый и крепкий.
— Кошель давай! — рявкнул он, глядя на прекрасно сшитую куртку мужчины. — И куртку!
Тот лишь ухмыльнулся.
— А ведь я тебя знаю, — тихо шепнула его жертва. — Ты следил сегодня за мной. Они мне рассказали. — Странный мужчина кивнул головой куда-то вправо от себя, приглашая Иштвана посмотреть на незваных свидетелей.
Чёрные бестии, едва различимые в темноте, сидели всё так же, в позе статуй, и зелёные глаза-фонари буквально горели. От этого взгляда разбойника замутило.
— Они вообще на редкость смышлёные. Знают, кто убил монаха. Многое знают, многое видят.
— Ты кто такой?
— Меня называют Городовым, если тебе будет угодно.
Разбойник отступил на шаг. На эту должность обычно назначали старого деда или убелённого сединами мужчину, умевшего только судить да опрашивать свидетелей. Это описание никак нельзя было применить к стоявшему перед ним охотнику.
— Идём туда, — мужчина махнул рукой в сторону дома, и Иштван заметил, как блеснуло лезвие ножа в ладони. — И без глупостей.
Они вошли. Дверь скрипнула, отворившись, и дом наполнился шорохом крысиных лапок, улепётывающих от тяжёлых шагов двух человек.
— Ты не того решил ограбить, бродяга. Перед тем, как грозить ножом, надобно проверять, нет ли ножа у жертвы. Знаешь, как сарацины наказывают воров?
Конечно же, Иштван не знал. Ему не приходилось грабить жителей Востока, но нутром разбойник чувствовал, что хорошего в наказании мало.
— Они отрубают ворам руки. — Докончил Городовой, небрежно поигрывая одним из любимых своих кинжалов. Серебристое лезвие ловило скудные отблески родившегося месяца, застывшего на небосводе в окружении мерцающих звёзд. — Не бойся, ты не первый, кто так ошибался. Но для тебя это последний раз.
Что-то чёрное шмыгнуло и кинулось прямо в глаза вору. Иштван крикнул, но этот хриплый звук замолк, едва тяжёлая рука сдавила ему горло.
* * *
Он вышел, шумно вдыхая разреженный октябрьский воздух, всё ещё полный свежести прошедшей грозы. Оглянулся, прищуриваясь, будто ожидал в тёмных окнах мертвенно молчаливого дома увидеть что-то или кого-то. Но здание безмолвствовало, надёжно скрывая в своих недрах всё то, что произошло за последние полчаса.
От чуткого уха Городового не ускользнул мягкий шелест, но он не спешил реагировать, потому что прекрасно знал, кто стоит недалеко от него. Говорят, кошки ходят так мягко, что их сложно обнаружить, но для его обострённого слуха эти животные выглядели едва ли не слонами в посудной лавке.
Мужчина обернулся, вглядываясь в беспросветную темноту. Кошки, довольные, поглядывали на мужчину, нисколько его не боясь. И опять же, как и в случае с шагами, Охотник знал, что именно так привлекало этих животных. Они чуяли то, что было в его руках. Чуяли едва уловимый звук, как что-то мягко капает на брусчатку и источает такой притягательный для кошек аромат.
Городовой усмехнулся.
— Если вас кто-то увидит, то в городе пойдёт худая молва, — сказал он кошкам.
Нет, он не спятил, общаясь с ними. Знал, что те его слышат. Знал, что понимают, хоть и не могут поддержать дискуссию, иначе как мяукнув пару раз. И те, будто в подтверждение того факта, что понимают, о чём речь, лишь с нагловатым тоном замурчали. Ему послышалось, или вместо «Мяв» он услышал «Дай»?
— Вот увидите, хвостатые, здешний люд скор на расправу. Если прознают, поймают вас и в мешок кинут. Нескоро, конечно.
Было темно и тихо, но не для глаз и ушей Городового. Одна из кошек уселась, выставив вперёд заднюю лапку, и принялась тщательно вылизываться, демонстрируя своё отношение к худой молве людей. Вторая же осмелилась подойти ближе к человеку. С интересом глядя на трофей, который держал Охотник, она облизнулась пару раз, поймав языком падающие капельки.
— Да бес с вами, — добродушно ответил мужчина. — Если хоть кто-то застанет за этим занятием — лично спущу с вас шкурки. Ясно? Держите. За вашу службу. Только тихо.
И опять ему показалось, что вместо мурчания «мяу-мяу» кошки промурлыкали «знаем-знаем».
Впрочем, охотнику было не привыкать. Зверюги любили его, но ещё больше этот дом. Чуяли, когда он появлялся в стобашенной, потому что знали: Городовой никогда про них не забывает.
Он бросил на камни трофей, добытый в доме, и пошел вниз, по дороге к набережной. Кошки же с остервенением и каким-то одним им понятным удовольствием, негромко урча, принялись лакомиться чудесными кусочками, оставленными этим странным человеком.
* * *
— Вот так да… — Затянул Якуб. — А ведь он крутился тут вчера весь день. А теперь… Поди ж ты.
Люди снова столпились в доме на отшибе Угольного Торга. Но теперь никто не звал городового. Знали, что дело сделано. Не зря ведь этот дом испокон веку назывался «У руки».
Иштван лежал на полу ничком, и в его открытых глазах застыл ужас. На шее виднелись царапины, длинные, глубокие, в несколько рядов, и разбойник лежал с поднятыми вверх руками, явно пытаясь защитить глаза от тех, кто оставил эти отметины.
Только вот кистей у него не было.
Одна из кошек принялась точить коготки о сапоги мёртвого Иштвана, когда из-под каблука что-то блеснуло, и на дощатый пол, прямо в кровавую лужу, упал маленький окровавленный крестик.
— Бесовское отродье, — сплюнул снова Якуб и пошёл назад к своему торговому месту.
------
Посвящается дому «У двух кошек» в Праге, с одной из самых кровавых легенд этого города.
Свежие комментарии
