Бессовестные, заработали.

Солнышки

Я часто вспоминал старую питерскую коммуналку, в которой прошло моё детство. Тот очень красивый и очень ветхий дом, где она находилась, двор-колодец, тёмную арку, через неё мы выныривали из своего сумрачного мирка в большой шумный город.

Мои родители поселились там после смерти бабушки, которая, в свою очередь, получила эту квартиру сразу после войны, переехав из Москвы. И моё детство в восьмидесятых годах прошлого века было по-настоящему счастливым. По соседству с нами жила такая же молодая семья с мальчиком моего возраста, с ним мы быстро нашли общий язык и подружились. Звали его Димкой. Он был очень спокойным и не особенно любил активные игры, в которые мы с другими ребятами играли во дворе. Зато у него была целая прорва книжек, и он отлично рисовал, чему с удовольствием учил меня, хотя я и оказался весьма криворук. Позже, в старшей школе, Димка переключился на поэзию и писал немного странные и «наркоманские», но однозначно талантливые стихи. Увы, примерно в это же время моя семья переехала в район-новостройку, у меня появились две сестры-близняшки, начались подготовительные курсы в институте, и связь с Димкой мы потеряли. Потом, как мне рассказали, его семья тоже куда-то уехала. Мне так и не удалось отыскать его контактов, хотя я очень скучаю по нему и по тем дням, когда мы были друзьями. 

Димкина комната была гораздо интереснее нашей. Там стояли старые тёмные шкафы, забитые книгами — наследство димкиного дедушки — а в закутке между одним из них и стеной помещалась димкина кровать. Получалось такое гнездо, которое мы дополнительно занавешивали пледом и сидели там как в домике. Димка рассказывал мне всякие истории, которые вычитал в дедовых книгах, и в этом пыльном полумраке они звучали особенно здорово. 

В центре комнаты стоял круглый стол с несколькими разномастными стульями. За этим столом мы рисовали, готовили уроки, под ним прятались, свешивая скатерть до самого пола и получая потом по ушам от димкиных родителей. 

В общем, это и правда было очень счастливое время. Но я отвлёкся. Я хотел рассказать об одном зимнем вечере, который запомнился мне особо. 

Нам было, кажется, лет по десять. До Нового Года оставались считанные дни, и родители наши часто убегали в гости к друзьям, оставляя нас как больших вдвоём иногда на целую ночь. Мы жутко гордились таким доверием и вели себя хорошо. Соседка тётя Катя кормила нас разогретым ужином, который наши мамы готовили заранее, а потом мы оказывались предоставлены сами себе. Мы никогда не скучали, можете мне поверить.

И вот этим вечером мы засиделись допоздна. Родители обещали быть только на следующее утро, так что мы не особенно торопились ложиться. За окном падал снег, в комнате сонно тикали часы. Мы сидели за столом, включив только лампу над ним, и рисовали танковое сражение. Точнее, я рисовал, а Димка меня консультировал, стремясь придать моей мазне историческую достоверность и хоть какую-то художественность. Стемнело быстро, по углам комнаты залегли плотные тени. Странно, но мы никогда не боялись этих теней, да и вообще темноты в нашей квартире. Даже после этого случая.

— Всё, я устал, — сказал я, отодвигая от себя альбом и откидываясь на стуле. — Давай, может, в домино партию?

Димка пожал плечами и полез в комод за коробкой с домино. Мы поиграли с полчаса, затем я решил всё-таки дорисовать картинку. Придвинул к себе альбом… и обнаружил нарисованное над полем сражения солнышко. Обычное такое, жёлтенькое и немного кривое, с толстыми лучиками-сосисками. Несмотря на всю мою посредственность в рисовании, этап таких вот солнышек я прошёл ещё во втором классе. Димка так ещё раньше. Оставался вопрос — кто нарисовал это солнышко, если мы в комнате только вдвоём? 

— Дим?.. Это что?

Димка придвинул альбом к себе.

— А, это Саша пришла.

— Кто?..

Димка пожал плечами.

— Саша. Она тут живёт. Жила.

Я ведь говорил уже, что мы никогда не боялись темноты и лично я, не знаю как он, считал эту квартиру самым безопасным местом на земле? Так вот, в этот момент мне впервые стало как-то не по себе, и я придвинул стул поближе к столу, прижавшись к нему животом так, что стало даже немного больно.

— Какая Саша?

— Обыкновенная. 

— Димка, блин! 

Он улыбнулся.

— Ладно, ладно. Нетерпеливый ты, как я не знаю что. В общем… Саша и её родители жили в этой квартире раньше. В той комнате, где сейчас тётя Катя. Потом случилась война и блокада. Сашин отец ушёл на фронт, а мама работала на заводе. Иногда её не было дома долго, по нескольку дней. И Саша приходила сюда, к моему дедушке. Он тогда тоже был маленький. Они сидели вместе и рисовали. Ну, ты понимаешь, красок у них, конечно, не было, как и бумаги, так что рисовали угольками из печки на чём придётся. Где-то у деда была книжка, в которой они разрисовали страницы. Он её очень бережно хранил и пару раз давал мне смотреть. Ну вот, потом случилась та самая холодная и тяжёлая зима, когда куча народу умерла. Саша, к сожалению, тоже тогда… умерла. 

Он вздохнул, укусил себя за нижнюю губу и как-то весь съёжился. Потом снова вздохнул и продолжил.

— От голода, как и многие. Дедушка видел её в последние дни, когда она уже не могла встать. Он сам приходил к ней. Ей было очень холодно и очень темно. И он приносил ей угольки, а она рисовала солнышки. Говорила, что угольки от огня получаются, значит, солнышки их них выходят настоящие, и ей тепло. В общем, потом, когда война уже кончилась, её родители уехали из города куда-то в Дальний Восток. В комнату въехала семья тёти Кати. А следующей же зимой начали появляться солнышки. Обязательно поздним вечером или ночью, на любом листе бумаги, чем подвернётся нарисованные. 

Димка снова посмотрел на картинку и продолжил:

— Я давно это заметил. И привык. А что, она тоже… Маленькая. Пусть рисует. Мне не жалко. Знаешь, я с ней разговариваю иногда. Она не отвечает, но я знаю, что слушает. И ей так не страшно.

Я молча смотрел на него и не мог найти, что же ответить. До этого дня я не очень-то верил во всякое такое. Ну, конечно, здорово было в тёмной комнате травить всякие байки про мертвецов в подвале и призрак замученного старшеклассника в котельной, но уходя, я всегда помнил, что на улице светит солнце, пол скрипит потому, что дом старый, а тени в углах — всего лишь тени. 

— Не веришь? — вопрос Димки заставил меня вздрогнуть.

— Не знаю, — честно признался я в ответ.

— Я сейчас её попрошу. Саш, нарисуй ещё одно. Пожалуйста.

Он выдрал из альбома лист, подвинул его поближе к пустующему стулу, что стоял напротив меня. Мы стали ждать. Димка спокойно, а я заворожено глядя. 

На листе бумаги медленно стало появляться жёлтое кривобокое солнышко с толстыми сосисками-лучиками. Будто маленький ребёнок рисовал пальцем, испачканным краской. 

Кажется, рот у меня открылся сам собой. Стул был совершенно пуст, никто не трогал красок, но солнышко — вот оно. Мне не было страшно, нет. Мне было… Сейчас я вряд ли смогу описать то, что почувствовал тогда. Я хотел что-то сказать Димке, но он прижал палец к губам.

— Тссс, тише.

В тишине мы услышали едва различимые шлёпающие шажочки по деревянному полу, удалявшиеся от нас к двери. Не знаю, что вынудило меня сделать это, но я сорвался с места и кинулся следом:

— Саша, постой, Саша!

Но всё, что я нашёл у двери, были следы маленькой детской руки, испачканной в жёлтой краске, на дверном косяке. 

— Она никогда не остаётся. Нарисует, посидит и уходит. Не знаю, почему. Если завтра пойдёт снег — она снова придёт. Дедушка говорил, она не любит, когда идёт снег. Она ведь тогда, ну… умерла. 

Я стоял и молча смотрел на отпечаток возле двери. 

С тех пор она приходила ещё не один и не два раза. Мы привыкли. Даже специально оставляли для неё краску и чистую бумагу. А потом бережно прятали солнышки в специально купленную для этого папку. Их накопилось много, но и папку мы выбрали большую.

А сейчас я стою на пороге той нашей квартиры. Я купил её неделю назад. Мне плевать, что там нет ремонта и почти нет мебели. У меня с собой уже порядком потрёпанная чудом уцелевшая в переездах папка с рисунками. Я пойду в ту комнату, куда приходит Саша, и развешу по стенам её солнышки. Ведь сегодня гидрометцентр обещал обильные снегопады.

Как появилось слово бухарик?

А почему, собственно, бухарики? В ХIХ столетии не было в русском языке такого слова, нет его и в знаменитом словаре Владимира Даля.

Как появилось слово бухарик? В 1924 году Сталин отменил сухой закон, введенный Николаем II еще в начале первой мировой войны. Появилась потребность в стеклянной таре и стеклянной посуде — водку и вино надо было во что-то разливать и из чего-то пить. Большевики стали срочно восстанавливать стекольные производства. Так в 1924 году вновь заработал старейший в России Гусевский стеклозавод (ныне город Гусь-Хрустальный Владимирской области), остановленный еще в 1918 году.
Только называться он стал «Стеклозавод имени Бухарина». Большевики не стеснялись при жизни ставить себе памятники. Имя Николая Ивановича Бухарина, видного деятеля Советской Республики, завод носил до 1937 года, до того, как Бухарин был объявлен врагом народа и расстрелян.

Но имя Бухарина, как и продукция стеклозавода (стаканы, рюмки, стопки и т.д.), тесно переплелось с процессом пития. Сначала «бухариками» стали называть то, из чего пили. Этому способствовало еще и то, что продукция завода была клейменая — на донышке питейной посуды была надпись «завод им. Бухарина».

К концу 30-х годов термин «бухарик» приобрел современное звучание — это неумеренно пьющий человек, но еще не алкоголик. В 40-ые годы закрепились производные «бухать», «бухнуть», «бухло» и т.п.
Так имя видного революционера, теоретика большевизма и организатора Советского государства накрепко впечаталось в памяти народа как синоним пьющего человека.

Такой исторический парадокс!

Здесь ты узнаешь, как сделать красивый ремонт и сэкономить ???

Тебе точно СЮДА ?? [club199444106|МОЯ КВАРТИРА. Подпишись!] ??

Меняю кофе на колбаску!