С Днём Учителя! Людмила Николаевна сосредоточенно...
С Днём Учителя!
Людмила Николаевна сосредоточенно водила концом красной ручки по страницам прописей. Уголки её рта опускались, вместе с ними опускался шарик красной ручки на бумагу. Он безжалостно черкал, обводил и рисовал большие восклицательные знаки.
Настолько большие, чтобы потом пропись можно было раскрыть перед всем классом, и даже на последней парте знаки было бы видно. Те, кто смеет сдавать работы с ошибками, сами нарвались и заслуживают позора! Пусть весь класс над ними посмеется! Только так!
Больше прописей – больше красных полос. Людмила Николаевна ставила двойку за двойкой: помарка – два! Неправильный наклон букв – два! Ухитрился на поля залезть! Кол! И снизу обязательно приписку «Собери мозги в кучу!».
Людмила Николаевна хотела было дописать «осёл малолетний», но сдержалась. Времена, увы, не те. Родители чуть что принимаются катать жалобы! Травмируют, видите ли, их деточек! Не научили своих выродков быть людьми – ну так она бы научила, враз бы поняли, что такое жизнь!
Учительница так сильно нажала на ручку, зачеркивая слишком коряво написанное слово, что даже прорвала лист прописи. Она посмотрела на обороте, чья это тетрадь – а-а, можно расслабиться! У этого родители – голытьба трусливая, ещё и интеллигенты недоделаные. Побоятся сунуться!
Людмила Николаевна отложила пропись в сторону: раз уже всё равно тетрадь испорчена, можно будет показать ошибки, а после демонстративно порвать пропись на куски и высыпать неучу на стол. Заноет – отправится за дверь! А дальше, - учительница даже улыбнулась своим мыслям, - дальше дети, как любила поговаривать директор, «сами справятся». Остальные в классе ещё раз доступнее объяснят, что значит быть неумехой и нищим нытиком!
Она точно знала – такие нигде не нужны. Пусть катятся на помойку и не высовываются оттуда, не мешают ей учить правильных детей! Из семей с нормальным достатком. Не трусов мямлящих, не уродов, не идиотов, не способных запомнить, в какую сторону буквы наклонять! Пусть каждый, кто попадает к ней в класс, знает, как надо обращаться с нищими и слабыми. И каково быть таким в «нормальном» мире.
- Добрый вечер! С праздником! Какие цветочки у вас хорошенькие! – пропел радостный голосок у двери в кабинет. Людмила Николаевна подняла голову. Уборщица Светка, уже переодевшаяся в замызганный рабочий халат, деловито натягивала толстые резиновые перчатки. Она отпустила резиновый край, отчего перчатка громко щелкнула по руке и радостно улыбнулась.
«Вечно лыбится, как дура! Рот до ушей, хоть завязочки пришей! Будь я разведёнкой-поломойкой с двумя тупыми прицепами – я б так не скалилась!» - пронеслось в голове у Людмилы Николаевны. Учительница отложила ручку и чуть растянула тонкие, бледные губы в то, что она считала достаточной улыбкой для таких, как Светка.
- Так себе праздник, - Людмила Николаевна бросила взгляд на большой букет желтых хризантем в вазе на её столе.
- Ну как же, - Светка нагнулась и перехватила жестяное ведро за тонкую ручку, - День Учителя! А вы засиделись до темноты! Самый ваш праздник – первая учительница! Так много малышей через ваши руки прошло за столько лет…
- Сорок пять, - учительница откинулась на спинку стула, - немало…
- Бежали бы домой, поздравления принимать, - Светка ещё раз так широко улыбнулась, что у Людмилы Николаевны возникло острейшее желание кинуть в неё чем-нибудь. Проглотив поток оскорблений, учительница постучала тяжелым ключом по столу.
- Я уже скоро. Ты пока иди с конца коридора начни мыть, а я пойду – ключ оставлю на столе.
- Запру и сдам на вахту, как обычно, - Светка, наконец, покинула дверной проем, насвистывая себе под нос весёлую мелодию. Хлопанье резиновых шлепанцев и свист эхом отдавались в пустом, темном коридоре школы.
- Овца! Свисти-свисти, денег у тебя, дуры, всё равно не убавится – из нуля не вычтешь! - пробурчала себе под нос Людмила Николаевна, закрыла и положила в стопку последнюю пропись. Поднялась из-за стола, посмотрела на своё отражение в оконном стекле, пригладила и так прилизанные короткие волосы на квадратной, словно отлитой из единого куска кирпича, голове.
В отражении за её спиной что-то двинулось, будто кто-то пробежал в классную комнату. Людмила Николаевна быстро обернулась.
Кроме неё в помещении больше никого не было.
Может, просто машина проехала по улице, и от фар забликовал свет?
Учительница оглядела класс: всё ли готово перед мытьём полов? Вдруг кто из подопечных бросил бумажку на пол и убежал, не подумав, чем ему это аукнется?
Класс был пустой и идеально чистый. Парты стояли ровными рядами, стулья ученики перевернули в конце последнего урока и установили на столах на сидения, ножками вверх, чтобы проще было мыть полы.
И, конечно же, ни единой мусоринки на светло-коричневом паркете.
Людмила Николаевна открыла створку шкафа, достала верхнюю одежду и неспеша принялась наматывать шарф и надевать пальто. Торопиться ей было некуда: дома её ждал только телевизор, а единственная подруга отправилась с другими коллегами-учительницами в ресторан – отмечать День Учителя.
«Попёрлись лошади обмывать новый плуг» - только успела подумать Людмила Николаевна, как вдруг свет потолочных люстр моргнул. Тут же за спиной зазвучал шорох стаскиваемых стульев с парт и стук ножек об пол. Учительница развернулась и от удивления шагнула назад, стукнувшись спиной об открытую стенку шкафа.
Все стулья стояли на полу. Строго за партами в абсолютно пустом классе. Будто ученики прилежно задвинули их и вышли на перемену.
Людмила Николаевна закрыла глаза и сосредоточенно потерла лоб рукой в темно-коричневой кожаной перчатке. Может, она так привыкла видеть стулья на партах в конце дня, что в этот раз мозг просто показал привычную картинку?
Учительница подняла голову и снова посмотрела в тёмное окно, на погруженный в вечерние сумерки школьный дворик. Не сходит же она с ума? Пару минут назад она так же глянула в окно – Людмила Николаевна даже повторила приглаживание волос – и проверила класс. Стулья точно были на партах!
Ещё и этот звук, будто их кто-то снял все разом! Она же чуть не подпрыгнула, как услышала! Не могут же так сильно шалить нервы!
Людмила Николаевна ещё раз огляделась и пожала плечом. Видимо, просто заработалась. Закопалась в эти бесконечные каракули в прописях, вот и не обратила внимание на снятые стулья. Правда, как так вышло, что весь класс ушёл, не приведя места в порядок?
Она наклонила голову и сосредоточенно принялась стягивать перчатки, чтобы самой поставить стулья на парты, как вдруг снова моргнул свет. Заскребли по полу ножки стульев, синхронно раздался шелест одежды – будто дети, приветствуя вошедшего учителя, поднялись со своих мест. Людмила Николаевна быстро подняла голову и тут же зажала себе рот рукой.
На неё смотрело по меньшей мере двадцать пар глаз.
Одиночные парты, стоявшие в четыре ряда, оказались заняты. Все, кроме одной.
Дети. Мальчики и девочки, на вид не старше десяти лет. Каждый стоял, вытянувшись, как оловянный солдатик, рядом со своей партой и смотрел прямо на неё. Людмила Николаевна внимательно оглядела класс, остановив взгляд на паре детей, и тут к её горлу подкатил комок, а сама она поняла, что не может издать ничего, кроме сухого хрипа. Дети не отводили с неё глаз, улыбались и… не моргали.
Ни один из них.
Ни единого вздоха или звука не издавали эти ребята. Стояли недвижимо. Только таращили свои странные, будто запавшие от долгой болезни, окруженные серыми ореолами глаза на учительницу. Их зрачки как будто подрагивали.
Людмила Николаевна сделала осторожный шаг в сторону открытой двери класса, в ужасе оглядывая учеников. Дети не шелохнулись, но зрачки каждого из них проследили её движение.
Они были одеты в форму, как положено в образцовых школах. Правда, у кого-то вместо ботинок были кеды, кому-то блузка явно была маловата, у одной из девочек волосы на конце косы были перетянуты канцелярской резинкой. Но не это было странно.
На них была форма совсем разных времен! Учительница присмотрелась: один взъерошенный пацан со следами чернил на щеках был в поношенном костюмчике октябренка. А вон та светленькая девочка с носом-картошкой явно красовалась в черном сарафанчике, какие были очень популярны у детей в девяностые. Рядом с ней мальчик повыше в белой водолазке, какие разрешили носить в их школе в начале нулевых. Послабление, вызвавшее тогда у Людмилы Николаевны страшное недовольство. Ещё б в джинсах позволили к ней на уроки являться!
Все эти ребята вдруг показались ей знакомыми. Она уже видела их здесь, в этом классе.
Только они не стояли такой толпой и не выглядели так, словно из их образов выпили краски. Бледные лица. Словно посеревшие волосы. И глаза. У всех одни и те же жуткие глаза, будто в каждом зрачке было по холодной, безжалостной искре.
Класс был ярко освещен лампами, однако ни под одним из детей не было тени!
Свет моргнул.
Бац!
Дверь в класс захлопнулась. На сей раз учительница дернулась от звука и, вскрикнула.
Между ней и спасительной дверью возникла девочка. Такая же как те ребята, что замерли за партами. Сероватая, отдавшая краски. Блузочка с бантом чуть помялась на плече, будто кто-то вцепился в одежду девочки рукой и безжалостно стиснул ткань. На голове покачиваются лепестки бантов – единственное, что двигалось у этой восковой фигуры.
Она смотрела на учительницу своими большими, запавшими глазами с темным ореолом вокруг век. В подрагивающих зрачках мерцала оцепеняющая искра.
- Господи, помоги…, - только и выдохнула через пересохшие губы Людмила Николаевна.
Снова моргнул свет.
Тело девочки поменяло положение. Она стояла, выставив одну ногу вперед, будто собиралась сделать шаг и замерла на полпути. Бантики качаются – словно девчонка мгновение назад застыла по команде «морская фигура, замри!».
И улыбка. Широченная улыбка на круглощеком лице.
Людмила Николаевна выдохнула и сделала несколько быстрых шагов.
Свет моргнул.
Она поняла, что не может сдвинуться с места. Руку прострелила острая боль, ударила в локоть и поднялась до самого плеча. Людмила Николаевна взвыла и опустила глаза.
Ладонь была крепко стиснута детскими пальчиками. Бледными, с серо-лиловыми ногтями. Кисть девочки была сжата, казалось, с силой металлического пресса.
- С Днём Учителя, Людмила Николаевна! – прозвучало два десятка детских голосов. От одного этого звука сальные волосы учительницы чуть не встали дыбом. Она крепко зажмурилась от страха.
Словно запись детских голосов проигрывал самый старый проигрыватель на свете с самой расцарапанной пластинки. Последнее «на» сорвалось в хриплые басы и заглохло, оборвавшись.
- Отпусти, - Людмила Николаевна не глядя попыталась вытащить свою ладонь из цепкого захвата маленьких ледяных пальчиков. От этого её стиснули только сильнее, несколько пальцев хрустнули, по костяшкам будто с силой провели тупой пилой. – Чего… ай-й… чего ты хочешь?
- Поздравить вас, Людмила Николаевна! – раздался снизу тонкий, с холодной хрипотцой детский голосок. Учительница открыла глаза. Девочка улыбалась. Её рот странно раскрылся: челюсть задвигалась вверх-вниз, словно у куклы чревовещателя.- Мы все запомнили первую учительницу! А вы нас?
Она медленно подняла голову. Запавшие глаза сверкнули.
- Ты…, - выдохнула Людмила Николаевна, наконец вспомнив, кто перед ней. Одна из этих семей ничтожных голодранцев.
Только вот она выпустилась из её класса двадцать лет назад!
Учительница огляделась ещё раз. Класс был полон ими: теми, кто был её учебным материалом про «нормальный мир». Октябрёнок в чернилах – это она как-то увидела, что он испачкал пальцы, схватила за руку и несколько раз провела его руками по щекам, чтобы следы чернил были ещё и на лице.
- Чтобы все видели, какая я свинья, - утвердительно сказал «октябрёнок», открывая рот так же, как девочка у дверей – вверх-вниз, вверх-вниз.
Девочка с канцелярской резинкой на косе – потеряла свою на уроке физкультуры, отчего коса болталась незакрепленной. Тогда Людмила Николаевна оттащила её за волосы вон из класса и швырнула ей вслед канцелярскую резинку.
- Заодно спина выправится, у дуры горбатой! – отозвалась девочка. На бледном лице двигался только рот.
Тот в водолазке – осмелился придти в школу в новой разрешенной одежде. Людмила Николаевна каждый урок спрашивала, не хочет ли он нос припудрить, раз пришёл в девчачьей кофте. А после несколько раз отправляла в женский туалет.
- Мне место там, где писают сидя! – раздался голос. Лицо мальчика было повернуто вперед, к доске, но глаза неустанно следили за учительницей.
Это были они. Не повзрослевшие ни на день.
Она выбирала их из каждого потока детей, что доставался ей на три первых учебных года. Мишени. Козлы отпущения. Те, на кого она натравливала одноклассников. Кто был повинен в своей плаксивости, чувствительности, робости, бедности.
Отбросы.
- Что вы хотите? – собралась, наконец, с голосом Людмила Николаевна. Она рванула рукой так, что швы на рукаве пальто издали неприятный треск. Девочка даже не шелохнулась, стоя, как мраморная статуя. – Что вам нужно?
- Вручить подарок, Людмила Николаевна! – ответил хор свистящих, похрипывающих, скребущих детских голосов.
- К-какой подарок? – она поперхнулась воздухом. Девочка снова плавно, будто под водой, повернула головой. Банты качнулись. Челюсть отпала вниз.
- Вы подарили нам, - начала говорить она и её последнее слово подхватил весь класс, отчего Людмила Николаевна взвыла в ужасе, - ЗНАНИЕ!
Учительница привалилась спиной к меловой доске. Девочка отпустила ладонь и, задрав голову, смотрела прямо ей в глаза.
- Наше детство умерло здесь, - снова зазвучал безэмоциональный голосок, словно ребёнок пересказывал не слишком интересный абзац из книжки, - теперь мы знаем, как поступать, когда ты силён. А мы, - шея девочки сухо хрустнула, как веточка, когда она склонила голову к плечу, - теперь сильны. И принесли вам подарок!
Свет снова моргнул.
Внутренности Людмилы Николаевны скрутило так сильно, что перед глазами засверкали искры, а легкие не могли набрать воздуха для вдоха. Девочка схватила её за живот и крепко держала. Но совсем не рукой ребёнка.
Ткань зеленой блузки смяли и проткнули черные, чешуйчатые пальцы с длинными заостренными когтями. Они впились в кожу на животе и с тихим шипением проникали в неё, будто вплавляясь в тело.
- С Днём Учителя, Людмила Николаевна! С Днём Учителя, Людмила Николаевна! – скандировали детские голоса. Внутренние органы будто прижигало огнём.
- А ну пошли от меня прочь! – с титаническим усилием учительница вырвалась из хвата существа и, не оглядываясь, выбежала из класса. Она толкнула дверь массивным плечом, чуть не споткнулась о порог, когда та легко подалась и выпустила беглянку в коридор. Людмила Николаевна, скользя по свежевымытому полу, неслась по темному коридору без оглядки, в два прыжка преодолела лестничный пролет и пулей вылетела из школы навстречу ледяному осеннему ветру.
Уборщица Светка принесла тяжелое ведро в кабинет через пару минут и удивленно уставилась на забытый учительницей кожаный дипломат. Может, Людмила Николаевна, вышла в уборную?
В любом случае, пора за работу!
Швабра Светки легко скользила между партами. Стулья были подняты наверх, а значит доступа к полу было достаточно!
