Русское поле Россия – страна полей, а если не веришь,...
Русское поле
Россия – страна полей, а если не веришь, выйди за околицу да погляди на дымный горизонт. Прямо от крайних изб во все четыре стороны тёплым лоскутным одеялом раскинулись нивы, стёганные тонкой нитью просёлочных дорог.
А как эти нивы поют! Как они шепчут! Стоит подняться затемно, выбежать в поле да внять звенящему ветру, коий под лунным блеском тонкой волной колышет рожь! Волны эти уходят далече: будто касаясь той заповедной грани, там, где холодное чёрное небо нежно целует нивы, и, казалось…, встань на пригорок, как далёкие блёклые звёзды сможешь в лукошко руками собрать!
С первых погожих дней и до поздней осени пращуры наши работали в поле, холя да лелея златые хлеба. Утром на Степана-Ранопашца, а по северу - на Еремея-запрягальника выезжали крестьяне на пахоту, первую в новом году. Зори в эту пору случаются рано, солнце сияет ласково, разгоняя туманы над нивами, утром, под первый крик петуха.
Правда, выезжали на поле затемно: кто в четыре от полуночи, кто в три, освещая дорогу подобием факела, сделанным из толстой суковатой палки, старой соломы взятой из конюшни да трепья. Прямо на ниве сбирался завтрак, ели крестьяне что привезли: сваренные в крутую яйца; пряный черный хлеб, ещё не остывший от русской печи да горячую солянку, коя, как верили, давала силы на пахоту и сулила большой урожай зерна. Целый день до поздних сумерек кипела работа. С первыми звёздами уезжали в деревню, а утром вновь сбирались на пашню: снова за плуг да соху. Часто пахать приходилось дважды: вдоль по полю и поперёк, чтобы не осталось крупных комий, а дальше на ниву выезжала борона.
Работа вставала редко: только если дует холодный северный ветер, ибо считали что пашня, возделанная под ним, не сможет родить богатых хлебов и будет в деревне голод.
Рачительный хозяин заканчивал вспашку на Еремея-выпрягалъника, а ленивого ждали насмешки и позор: с таким мужиком со всей деревни ни одна из девиц под венец не пойдёт. Чтили ещё такой обычай: по первому грому нужно кувыркнуться через голову, тогда до самого Покрова спина болеть не будет, да и сев легко пройдёт.
Начало севу давали приметы. Так говорили в Прикамье, когда у берёзы листья с пятак, а над рекой звенят комары, тогда и сев открывать пора. Начинались работы обычно до Николина дня: накануне мылись в бане, надевали свежие рубахи, расстилали узорную скатерть да вешали лучшие из полотенец в каждом домашнем углу.
Утром поднимались, как водится, затемно, читали молитвы на образа и отправлялись в поле с первым лучом зари. На поле хозяин закапывал яйцо, крестился да кланялся на все четыре стороны, а после приступали к делу, работая там от темна до темна. На Каме считали, что сеятель обязан быть голодным, должен идти по полю босиком и непременно вдоль.
Дни для посева выбирали очень тщательно, лучше всего подходили вторник четверг, суббота или среда. Если в этот день случалось полнолуние, сев считали особенно удачным, проча под осень богатый урожай. Да и зерно для посева годилось не всякое, отбирали крупные зёрна, смолотые строго до Спиридона-солнцеворота и не позднее этого дня. Самым же всхожим читалось семя, освящённое в церкви или то, что в день посева удалось умыкнуть из соседского лукошка, прямо среди полей. От того – то наши мужики и отправляли сыновей «пострелять соседские зёрна» да и сами они делали вид, что не приметели, если какой мальчонка из под носа горсть - другую семян утащил.
Впрочем, не всегда крестьяне сеяли, что хотелось душе. Так, в 1842 году в Сайгатскую волость впервые завезли картошку. Приехали служивые, согнали крестьян на поля, заставили сажать заморский плод. За этой работой следил удельный чиновник, коему в дальнейшем орден перепал по делам.
Только уехал «большой человек», наши крестьяне вернулись в поле: за день повыкопали «чёртово яблоко», да снова прошли бороной, засеяв на нивах коноплю. Ведь конопля это что: она и пенька и масло и горячая каша к крестьянскому столу, а что с картошкой делать пращур наш ещё не знал…..
После сева, на Елену, справляли «Отсевки», когда по полям ходили крестным ходом с иконой да водили попа, дабы он землю и нивы освятил. На юге Прикамья у сельских полей стояли поклонные кресты, а где и часовенки. Случалось, идёт по такому полю странник, увидит часовенку, помолится о своём, да попросит за крестьянина дать ему добрый урожай. Так то и дождь случится ко времени и саранча стороной обойдёт.
Под вечер пели песни, варили брагу, старики вспоминали былое да поучали молодых: как хлеба растить, когда надо сеять и убирать, что на поле делать можно, а чего нельзя. Например, говорили они, не ложитесь спать на полуденный отдых после полевых работ у межо́вых ям, а то наткнётесь на межевичков да луговичков, а от их проказ человеку добра не будет.
С началом Петрова поста дел на полях становилось мало: сев уже завершён, а для жатвы озимых и сенокоса ещё не настала пора. Солнце в это время светит жарко, дни стоят погожи и чисты, а ночная прохлада лишь на несколько часов забредает в Прикамские земли, не успев остудить раскалённую пашню, и уже в четвёртом часу, на востоке, за Камой, по верхушкам сосен всходит над нашим краем утро нового дня. Злаки и травы в эту пору набирали силу: они поднимали стебли и цвели. А потому считали это время волшебным, запрещалось стираться, наводить по-чёрному бани, да ходить в одиночку на покосы и поля. Самым опасным считался полдень, в эту пору в той части нивы, где рожь касалась неба да от палящего зноя начиналась рябь, появлялась полудница - хозяйка и берегиня полей. На вид она хороша собой: девица лет пятнадцати, волосы распущены, пшеничного цвета, спадают до самых пят. Одета она не броско - простой крестьянский сарафан, но настолько белый, точно снеги на Николу Зимнего, крепкой морозной зарёй.
Полу́дниц у нас водилось не мало. В каждом поле когда-то такая была, а потому рассказов о них ходило видимо-невидимо, и кто теперь разберёт, где правду говорят, а где вымысел.
Сказывают так, у одного крестьянина с Кемуля отбился от стада телёнок, долго искал он его на покосах, полянах и лугах, пока, наконец, не вышел в поле. Дошёл он до центра нивы в самый полуденный зной, как раз цветьё, запретная по́ра, стояла.
В самом сердце поля - ни души, пахнет горячей растресканой землёй да цветущей нивой и такая стоит звенящая тишина, что крестьянину стало страшно. Видит вдруг, шагах в тридцати, воздух рябью пошёл да рожь заколыхалась. Там, где мгновенье назад не было ничего, очутилась девица в белом сарафане с васильковым венком на пшеничной головке о длинных волосах. И с таким укором посмотрела на него, что крестьянина хватил животный ужас. Понял он, кто явился пред ним и рванул, что было мочи, к ближайшему лесу, только разве может человек убежать от неё?
Возле самой опушки хватила его какая-то сила по затылку, так что кровь из носу пошла. Оглянулся крестьянин, а девица далеко: хохочет, заливается и точно парит над посевами ржи. На силу добрался до деревни и два дня пролежал у сельского знахаря на палатьях в избёнке, в глубоком бреду.
Говорили, тогда «легко убежал». Очень ведь не любят полу́дницы когда в запретное время люди вторгаются к ним в поля. Могут удар наслать, утащить с собой в безвестные дали или вовсе выбить жизнь из человека да оставить его жаре пока селяне не найдут.
С женским полом случалось иначе: увидит полу́дница бабу да заставит её танцевать. Кто перетанцует царицу полей, получит богатства и блага несметные, да и муж подберётся для неё такой, что нашим сельским девкам будет на зависть. Строго-настрого запрещали беременным женщинам да бабам с грудными детьми подходить к границам поля, покуда стоит цветьё. Увидит полу́дница такую да подме́нит ребёнка хоть в утробе матери, хоть в корзине на своего. А ребёнок полу́дниц сторонятся приёмной матери, растёт не ласков и нелюдим. Станет он добрым пахарем, только всю жизнь ненавидит других людей…
С детьми-шестилетками царицы полей обходились по свойски: заманят их в рожь приметной ящеркой или птичкой, а те блуждают меж высоких колосьев, покуда дорогу назад не найдут. . .
На Иванов день по границам полей ходили крестным ходом: чтобы колос лучше наливался, а по осени были обильные хлеба. Подобные ходы направлялись обычно к святым ключам, где совершался молебен. Такие родники сохранились у нас в селе Перевозное, деревне Каменный Ключ и деревне Карша. В сухие годы, когда с небес не падало ни капли, бытовали в сёлах обливания холодной колодезной водой. Говорили тогда: «Мы сами обольёмся, а Господь на землю дождики прольёт». Особой удачей считалось облить проезжавшего путника или дьячка, который в разгар жары показал, ненароком, из и́збы свой нос. Особо усердствовали парни: выбирали самое большое ведро да прятались в кустах бузины и ждали, покуда девка какая с вёдрами на реку или к колодцу по во́ду пойдёт. Как подкараулят, тут же обливали студёной водой с головы до пят. Парни хохочут, а девки визжат, но ни кто не обижался: весело было и смешно!
В самые жаркие годы, когда палил нещадно зной, земля расходилась трещиной, а саранча вставала на крыло, закрывая синее небо, совершали крестные ходы и молебны на полях, у поклонных крестов и полевых часовен, кои в великом множестве были разбросаны по нашей земле. Пашню кропили святой водой, ходили с иконами к ключам что на ме́жах, а после службы всей деревней отправлялись на реку купаться.
Ближе к концу цветенья злаков, по вечерним сумеркам, девушки ходили в поле гадать. Нужно было уйти далеко от деревни, в место, где ржи не будет конца. Должно затаить дыхание и слушать ветер. Если в шуме хлеба услышишь ржанье коня, будет богатый урожай. Если колокольчик, то скоро выйдешь замуж, а если глухие томные звуки, - доброго в году не жди ничего. Ещё говорили так: выйдя к началу нивы, на новой ме́же нужно приложиться ухом к пашне и спросить о суженом. Какое имя услышишь в ответ, так и будет зваться твой муж. Собираясь назад в деревню, девушки брали цветущий колос, клали его за ухо, и загадывали желание. Если цвет по пути к избёнке опадёт, то загаданное сбудется и всё у девицы в жизни будет хорошо!
С Петрова дня и до Ильина на селе продолжалась страда: поспевали травы, начинался сенокос. На покосы выходили рано, в чистой белой одежде, работали до полудня, а потом удалялись к опушке леса, где на время лютой жары назначался полуденный сон. Главным врагом крестьян в сенокосное время считался обычный дождь, а от того, например, запрещалось грабли и вилы вздымать остриём к небосклону, ибо «тучи зацепишь, дождь набежит».
В конце июля – начале августа наступала пора уборки озимой ржи. Перед жатвой получали благословление, читали молитву и выходили по ранним росам на поля. Работали серпами, срезали колосья, а после вязали из них снопы. Первые колосья крепили на тело чтобы не болели ноги и спина, а придя в избу их молотили да кормили этим зерном домашних кур, дабы хорошо неслись весь год.
Сжатые снопы выстраивали копнами – «суслонами», и обязательно колосом вверх, чтобы не добрался хомяк или мышь. После жатвы озимых высевали новые, делая это с оглядкой на первый, второй или третий Спас. Дальше наступала жатва яровых, она тянулась долго, обычно до Воздвиженья, когда «Последняя копна с полей сдвигается». Сжатый хлеб увозили в овины, там он досыхал, а после направлялся в гумно, где до самых декабрьских морозов гремела молотьба, и светец непременно горел…
Работу в полях венчали «Дожинки», когда срезался последний сноп. Часть такого снопа заплетали косичкой и оставляли в поле «Христу на бородку», чтобы на следующий год опять собрать богатый урожай. В деревне говорили «Этот сноп хранит всю силу летнего поля», а потому, вторую его часть несли домой и ставили за иконы на божни́цу, где он хранился до вешнего тепла.
Закончив жатву, крестились и кланялись на восток, а в отдельных деревнях, женщины катались по чистому полю вдоль и поперёк, дабы опустевшая нива вернула отданные силы, за весь прошедший сезон.
К вечеру в хозяйском доме накрывали обильные столы. Чего там только не было: и горячая солянка, и большой румяный пирог, и золотая яишенка с луком, а для веселья, непременно, ставили душистый квас и хмельную брагу. До самой глубокой ночи гудело село: играла гармошка, водили хороводы, пели песни и пускались в пляс. А впереди ждала молотьба, развоз зерна по сусекам и амбарам да починка инструмента и прочие виды зимних работ.
Только на Покров из свежего хлеба испекут на деревне каравай, когда по домам затопят печи, а на поле ляжет первый неловкий снег. Но всё это будет потом, а пока на селе веселье… Здравствуйте дожинки! Здравствуй золотая осень! Здравствуй новый урожай!
Кощеев Д.А. 18.08.2020
