Здравствуйте!

Я иногда встречаю мнение от "вчерашних невест", что свадьба - праздник для гостей, а не для молодоженов. Мол, для молодых это сплошной стресс, не удается толком отдохнуть, насладиться своим днем, все носишься-носишься, глазом не успел моргнуть, ты усталый, как собака, день пролетел, как и не было и только гости едят, пьют, веселятся.

Полелитесь своим опытом, как было у вас😊
#свадьба@podslushanosvadba

26.08.2023❤ Самый лучший наш день.
Девочки, делайте свой день так как хочется именно вам🙏
День проносится очень быстро.
За неделю до нашего дня отказались почти 10 человек, но мы ничего не потеряли, день стал ещё больше семейным ❤
#моя_свадьба@podslushanosvadba

Показать полностью (9)

У двух кошек

Сегодня будет хороший денёк, Иштван предчувствовал это, едва лишь проснулся в этой жуткой ночлежке для всякого сброда, где приходилось следить в оба за своими вещами, даром что сам был разбойником. Сквозь хлипкие доски проникали запахи Угольного Торга — Прага дохнула на него ароматами жарящихся колбасок и сладковатым привкусом медовухи, дразня аппетит. Недолго думая, мужчина накинул свои скромные тряпки и выскочил на улицу, прямиком на гудящую площадь, на ходу выуживая из замасленного кошелька пару медяков — то немногое, что обнаружилось у убитого им монаха вчера ночью. Монетки были выщербленные и малость в грязи, но всё же это были деньги, на которые можно было купить себе еды, перед тем, как найти новую жертву. Большой город давал много преимуществ его разбойничьей жизни.

Для этого города Иштван был чужаком, он осознал это ещё вчера, когда ступил на площадь Торга. Сегодня ничего не поменялось. Его внешний вид — свалявшиеся серые волосы, всклокоченная борода, лицо в шрамах и грязи да поношенная одежда, отобранная у самых разных жертв — не шёл ни в какое сравнение с горожанами. Даже пресловутые торговцы древесным углём, ковыряясь весь день в саже, выглядели на порядок лучше молодого разбойника. Многие из них чувствовали это так же, как и Иштван, презрительно пялясь на его прохудившиеся сапоги и льняную рубаху в прорехах, в которых безошибочно угадывались следы удара клинком — тонкие прорези со спёкшейся кровью на краях. Единственными, кто был хоть как-то похож на него, были грязные оборвыши-дети, сновавшие между печками и за грош помогавшие торговцам. Детишки, мелькая то тут, то там, каждый раз глазели на двух довольных, лоснящихся кошек всё того же угольного цвета, который буквально правил этим местом. Суеверные люди хоть и плевались через плечо при виде этих «угольных сестриц», как звали их торговцы, но любили красавиц, а те не переставали вертеться вокруг, мурлыча и потираясь о ноги прохожих.

— А бес с ними! — Выругался старый Якуб, когда одна из кошек запрыгнула на прилавок и принялась вылизываться. — Тьфу, ведьмовское отродье! Нашла место!

Кошке было глубоко наплевать на мнение этого маститого, жирного торгаша с пухлыми пальцами и неухоженной бородой, в которой проглядывались крошки ржаного хлеба. Она лишь на мгновение зыркнула своими зелёными глазищами, муркнула утробно, подзывая подругу, и продолжила своё немудреное кошачье дело. Вторая же кошка вела себя иначе. Она вдруг потянула носом воздух и неспешно пошла в сторону небольшого пустого дома, стоявшего на отшибе. Покрутившись у его дверей, она принялась жалобно мяукать, подзывая стоявшую рядом женщину.

Иштван злобно сплюнул и мысленно согласился с торговцем Якубом. Кошки — ведьмовское отродье.

— Убили! Убили! — Торговка рохликами, бледная от страха, бежала от мрачного дома, стоявшего на углу Угольного Торга. Несмотря на дородные габариты, женщина перебирала ногами не хуже породистой кобылы, заметая пышными юбками чёрную от сажи площадь. — Там, в доме... Человек...

Это известие мигом пронеслось по рынку и вот уже толпа людей, бросив свои занятия, спешила на место преступления. Кошки, замурлыкав, присоединились к процессии и первыми вошли в открытые двери.

— А поди ж ты, ведьмы! — бросил старый Якуб. — Смотри, и в ус не дуют, сидят у трупа.

— Да кто ж это? Кого убили-то?

— Монах! Батюшки, монах! Святых людей уже грабят!

Иштван криво ухмыльнулся. Перед смертью этот святой человек ругался не хуже сапожника, проклиная пепельноволосую голову убийцы. И всё же разбойник надеялся на то, что в этот пустой нежилой дом, покрытый внутри приличным слоем пыли, ещё долго никто не зайдёт. Проклятые кошки всё испортили.

Монах лежал в той же позе, в какой его и оставил Иштван, разве что местные крысы пожевали трупу уши и нос. Люди столпились, боясь подойти к месту.

— Городового звать надо! — Зычным басом крикнул один из торговцев. — Его работа, пусть ловит негодяя!

— Да, да, городового! — Толпа, наконец, опомнилась от сковавшего их ужаса.

Одна из кошек деловито обошла вокруг тела, раз, другой, а потом села, глядя на толпу. Зелёные глаза с тонкими прорезями зрачков внимательно разглядывали каждого, кто стоял в дверном проёме. Иштван сам не знал, почему он вдруг испугался. Ему сразу не понравились эти зверюги, ухоженные и пронырливые, а теперь те вели себя так, будто знают, кто убийца. Мужчина поспешил спрятаться за спинами людей, отошёл в сторону, присоединившись к процессии тех, кто двинулся за городовым, а потом отстал от них, сделав круг у фонтана.

«Городовой всё равно ничего не найдёт, — убеждал он себя. — А сегодня ночью поймаю жирную пташку и уйду отсюда. ПрОклятый город. Бесовские кошки всё испортили!»

Он оглянулся в сторону одинокого дома и вздрогнул. Толпа, вернувшаяся к своим привычным делам, уже и думать забыла про тело: то тут, то там звучали смешки, продавцы выкрикивали цены, перемежая их короткими ругательствами. Но не это привлекло внимание мужчины.

Они сидели рядом с ним. Так близко, что, если бы он протянул вперёд руку, чуть наклонившись, то без труда мог коснуться их усов или погладить за ушком по чёрной шерсти. Кошки сидели, как две статуи богини Баст, не сводя глаз с мужчины. Зелёные глаза немигающе всматривались в его лицо, пока одна из кошек не заурчала: «Урр, урр», да только Иштвану послышалось «он, он». На лбу проступила испарина.

— Брысь отсюда, — зашипел разбойник, пнув одну из кошек. Та молча отлетела в сторону, грациозно извернувшись в воздухе и упав на все четыре лапы. Так же молча она отряхнулась от угольной пыли, посмотрела в последний раз на лицо обидчика и принялась деловито вылизывать шубку. Её подруга не стала дожидаться пинка, отбежав в сторону и больше не докучая Иштвану.

«Так-то лучше». Он позволил себе улыбнуться. Сегодня будет хороший день, Иштван чувствовал это.

* * *

Свою цель он нашёл уже ближе к ночи. Мужчина в охотничьем костюме был одет явно побогаче остальных, крутившихся на рынке. Иштван внимательно следил за тем, что делает этот человек: вот он достает увесистый кошель (разбойник даже облизнулся в этот момент), вытаскивает сначала серебряную монетку, прячет её и выуживает два медяка, отдает их торговцу и получает взамен кружку пшеничного пива да пару колбасок. Вот он одним махом выпивает своё пойло, закусывая одной колбаской, а вторую ломает пополам и кормит двух чёрных бестий, которые (уж он-то видел) сегодня отобедали больше раз, чем Иштван за последние две недели. А вот он присматривает себе клинок у кузнеца, так и не купив ничего, недовольно покачивая головой. Это даже обрадовало разбойника — всегда лучше грабить безоружного.

Теперь же мужчина шёл в темноте к ярким окнам таверны, призывно зазывающей облегчить свой кошелёк. Иштван преградил ему дорогу, держа в руке свой излюбленный охотничий нож, тяжёлый и крепкий.

— Кошель давай! — рявкнул он, глядя на прекрасно сшитую куртку мужчины. — И куртку!

Тот лишь ухмыльнулся.

— А ведь я тебя знаю, — тихо шепнула его жертва. — Ты следил сегодня за мной. Они мне рассказали. — Странный мужчина кивнул головой куда-то вправо от себя, приглашая Иштвана посмотреть на незваных свидетелей.

Чёрные бестии, едва различимые в темноте, сидели всё так же, в позе статуй, и зелёные глаза-фонари буквально горели. От этого взгляда разбойника замутило.

— Они вообще на редкость смышлёные. Знают, кто убил монаха. Многое знают, многое видят.

— Ты кто такой?

— Меня называют Городовым, если тебе будет угодно.

Разбойник отступил на шаг. На эту должность обычно назначали старого деда или убелённого сединами мужчину, умевшего только судить да опрашивать свидетелей. Это описание никак нельзя было применить к стоявшему перед ним охотнику.

— Идём туда, — мужчина махнул рукой в сторону дома, и Иштван заметил, как блеснуло лезвие ножа в ладони. — И без глупостей.

Они вошли. Дверь скрипнула, отворившись, и дом наполнился шорохом крысиных лапок, улепётывающих от тяжёлых шагов двух человек.

— Ты не того решил ограбить, бродяга. Перед тем, как грозить ножом, надобно проверять, нет ли ножа у жертвы. Знаешь, как сарацины наказывают воров?

Конечно же, Иштван не знал. Ему не приходилось грабить жителей Востока, но нутром разбойник чувствовал, что хорошего в наказании мало.

— Они отрубают ворам руки. — Докончил Городовой, небрежно поигрывая одним из любимых своих кинжалов. Серебристое лезвие ловило скудные отблески родившегося месяца, застывшего на небосводе в окружении мерцающих звёзд. — Не бойся, ты не первый, кто так ошибался. Но для тебя это последний раз.

Что-то чёрное шмыгнуло и кинулось прямо в глаза вору. Иштван крикнул, но этот хриплый звук замолк, едва тяжёлая рука сдавила ему горло.

* * *

Он вышел, шумно вдыхая разреженный октябрьский воздух, всё ещё полный свежести прошедшей грозы. Оглянулся, прищуриваясь, будто ожидал в тёмных окнах мертвенно молчаливого дома увидеть что-то или кого-то. Но здание безмолвствовало, надёжно скрывая в своих недрах всё то, что произошло за последние полчаса.

От чуткого уха Городового не ускользнул мягкий шелест, но он не спешил реагировать, потому что прекрасно знал, кто стоит недалеко от него. Говорят, кошки ходят так мягко, что их сложно обнаружить, но для его обострённого слуха эти животные выглядели едва ли не слонами в посудной лавке.

Мужчина обернулся, вглядываясь в беспросветную темноту. Кошки, довольные, поглядывали на мужчину, нисколько его не боясь. И опять же, как и в случае с шагами, Охотник знал, что именно так привлекало этих животных. Они чуяли то, что было в его руках. Чуяли едва уловимый звук, как что-то мягко капает на брусчатку и источает такой притягательный для кошек аромат.

Городовой усмехнулся.

— Если вас кто-то увидит, то в городе пойдёт худая молва, — сказал он кошкам.

Нет, он не спятил, общаясь с ними. Знал, что те его слышат. Знал, что понимают, хоть и не могут поддержать дискуссию, иначе как мяукнув пару раз. И те, будто в подтверждение того факта, что понимают, о чём речь, лишь с нагловатым тоном замурчали. Ему послышалось, или вместо «Мяв» он услышал «Дай»?

— Вот увидите, хвостатые, здешний люд скор на расправу. Если прознают, поймают вас и в мешок кинут. Нескоро, конечно.

Было темно и тихо, но не для глаз и ушей Городового. Одна из кошек уселась, выставив вперёд заднюю лапку, и принялась тщательно вылизываться, демонстрируя своё отношение к худой молве людей. Вторая же осмелилась подойти ближе к человеку. С интересом глядя на трофей, который держал Охотник, она облизнулась пару раз, поймав языком падающие капельки.

— Да бес с вами, — добродушно ответил мужчина. — Если хоть кто-то застанет за этим занятием — лично спущу с вас шкурки. Ясно? Держите. За вашу службу. Только тихо.

И опять ему показалось, что вместо мурчания «мяу-мяу» кошки промурлыкали «знаем-знаем».

Впрочем, охотнику было не привыкать. Зверюги любили его, но ещё больше этот дом. Чуяли, когда он появлялся в стобашенной, потому что знали: Городовой никогда про них не забывает.

Он бросил на камни трофей, добытый в доме, и пошел вниз, по дороге к набережной. Кошки же с остервенением и каким-то одним им понятным удовольствием, негромко урча, принялись лакомиться чудесными кусочками, оставленными этим странным человеком.

* * *

— Вот так да… — Затянул Якуб. — А ведь он крутился тут вчера весь день. А теперь… Поди ж ты.

Люди снова столпились в доме на отшибе Угольного Торга. Но теперь никто не звал городового. Знали, что дело сделано. Не зря ведь этот дом испокон веку назывался «У руки».

Иштван лежал на полу ничком, и в его открытых глазах застыл ужас. На шее виднелись царапины, длинные, глубокие, в несколько рядов, и разбойник лежал с поднятыми вверх руками, явно пытаясь защитить глаза от тех, кто оставил эти отметины.

Только вот кистей у него не было.

Одна из кошек принялась точить коготки о сапоги мёртвого Иштвана, когда из-под каблука что-то блеснуло, и на дощатый пол, прямо в кровавую лужу, упал маленький окровавленный крестик.

— Бесовское отродье, — сплюнул снова Якуб и пошёл назад к своему торговому месту.

------

Посвящается дому «У двух кошек» в Праге, с одной из самых кровавых легенд этого города.

Расплата 

Окурок медленно обжигал пальцы. Удивленно посмотрев на него, Вадим еще пару секунд обдумывал, что делать, пока, наконец, приняв решение, отшвырнул в придорожную грязь. 

Сентябрь в этом году не задался. Несмотря на клятвенные обещания местного гидрометцентра (плюс двадцать пять, никаких дождей), уже в первых числах по-ноябрьски похолодало и зарядили тяжелые проливные дожди. Вот и сейчас только прекратился поток воды, как будто кто-то невидимый на небе вдруг решил, что пора экономить жидкость, и перекрыл огромный кран. 

Вадим поежился. Надо бы было теплее одеться. Холод проникал под тонкую куртку, не находя сопротивления в тонкой зеленой футболке, скрывающейся под ней. Молодой мужчина вернулся в кафе. Одна из множественных безликих забегаловок, которые гостеприимно таятся в поклонах на обочинах крупных трасс. Растворимый паршивый кофе в пластиковых стаканчиках и большой выбор неудобоваримых пирожков и псевдоамериканских хот-догов. Надо собраться мыслями и действовать. 

— Вам не кажется, что эти синоптики отпетые вруны? — прозвучало мелодичное сопрано над ухом Вадима. Он медленно поднял глаза. 

Рыжие волосы, изящными завитками спадающие на острые плечики. Огромные зеленые глаза под крутым изгибом черных нагуталиненных ресниц. Волнующие бедра,обтянутые кожей короткой юбки. И гладь высоких сапог на головокружительных шпильках. Вполне узнаваемо. 

— Говорят, в Дании за такое сажают, — усмехнулся одними губами Вадим, ощупывая взглядом фигурку жрицы любви. 

— Все может быть, — философски изрекла ночная бабочка. — Можно, я присяду рядом? 

— Как же я могу отказать столь очаровательному созданию? — ухмыльнулся парень. — А ты меня не боишься? 

— Работа у меня такая. Всякое бывает, — пожала плечами рыжуля. — Как насчет любви, красавчик? Есть планы на ближайший час? Может, ночь? 

— Почему бы и нет, детка. Дорого возьмешь? 

— У тебя хватит. 

* * * 

И вновь воспоминания нахлынули бурным потоком, смывая настоящее. Когда он успел таким стать? Когда он получил впервые физическое удовольствие от хруста шейных позвонков или вида гаснущей жизни в глазах этих женщин. Нет никаких предпосылок для этой странной мании, для его личного небольшого отклонения. Больше боли — меньше жизни, меньше жизни — больше кайфа. 

Детство его не отличалось ничем особенным от десятков тысяч его сверстников, выросших на «Сеге» и Фредди Крюгере. Школа, институт, самый обычный парень, может быть только более физически развитый, чем другие. Не было травм психики, нанесенных мамой, не было девушек, втоптавших самолюбие в грязь. Ни-че-го. Только кайф от смерти, даже не от нее самой а от ее момента, прелюдии к ней, жалких пары-тройки минут. 

Первая его жертва была еще в институте. Хорошенькая блондиночка Валюшка, которая сама после пары пива затащила его в лесную чащу, сама расстегнула молнию на джинсах, сама запрыгнула на него, прижавшись спиной к гладкому стволу какой-то осинки. В какой-то момент, не совладав с порывом, он уронил ее. Не его вина в камне, встретившемся на пути белокурой головки. Не его вина в бурном оргазме при виде этого. Его вина — это последующие 17 девушек и молодых женщин, которые не знали о его странном «пунктике», сумасшедшем афродизиаке. 

Ничто не связывало его с жертвами. Практически все они были жрицами любви. А периодически гибнущие проститутки — это издержки профессии. И он привык, считая себя своеобразным «санитаром», избавляющим мир от скверны. 

* * * 

Открыв переднюю дверь фиолетовой «девятки», Вадим непринужденным жестом пригласил ночную бабочку сесть в салон. Взлетели вихрем рыжие локоны, мелькнула стройная ножка. Почувствовалось знакомое возбуждение. Еще немного и очередной кайф. 

Вадим сел на водительское место и включил зажигание. Машина медленно стартовала со стоянки и покатила по вечерней трассе, блестящей, вымытой недавним дождем. 

— Как зовут тебя, милашка? — спросил Вадим у молча курившей девушки. 

— Меридиана, — после некоторого молчания ответила та. 

— Какое необычное имя, что оно означает? 

— Это древнесабейское, какая разница? 

— В общем-то, никакой. Куда поедем? 

— Я знаю одно местечко здесь неподалеку. Там сухо и нет клопов, как в мотелях у дорог. Сверни налево. 

Мужчина послушно подчинился, автомобиль свернул в лес. 

— Сначала прямо до просеки, а потом немного правее, и ты увидишь, — принялась давать указания девушка. 

«Девятка» пробиралась меж деревьями, как хищный зверь. За поворотом показалась небольшая хижина, уютно скрытая меж дубов-великанов. 

— Откуда ты знаешь про это место? Здесь кто-нибудь живет? — удивленно спросил Вадим. 

— Домик лесника. Сейчас пустует, — последовал короткий ответ. 

Машина подъехала почти вплотную к крыльцу. Хлопнули дверцы. Парочка вошла в хибару. 

Внутри интерьер оказался просто спартанским. Старая панцирная кровать, стол, две грубо выструганные самодельные табуретки и печка, выложенная обожженным кирпичом. В общем-то, большего не было и надо. 

* * * 

Рыжая бестия обернулась и резко, с наскока впилась в губы Вадиму долгим поцелуем. В мыслях у мужчины пронеслось: «Что-то здесь не так. Шлюхи не целуются». В голове зашумело, ноги стали ватными. Он опустился на кровать. Девица тем временем отвернулась и начала медленно раздеваться. Обнажилась тонкая белоснежная спина с двумя симметричными шрамами вдоль лопаток. Следом взору открылись ягодицы с причудливыми узорами татуировок, пропитанных непонятными иероглифами, черточками, вензелями. 

Она не торопясь подошла к нему, покачивая бедрами и уселась сверху. Движения ее были плавными, как волны спокойного моря, что отражалось в зелени глаз. Вадим был близок, Вадим не мог, не хотел сдерживаться. Его руки схватили тонкую шею и начали сжимать ее, чтобы забрав очередную жизнь, получить свою порцию удовольствия. 

Глаза рыжули расширились, она ускорила темп, не удивляясь этим рукам, не выказывая раздражения, дискомфорта. Как будто это совершенно обыденная вещь: душить ее. Но самое странное было то, что она не задыхалась. 

Какую-то долю секунды разгоряченный мозг Вадима пытался осознать, что же здесь не так. Но через мгновенье в грудь ему впились острые когти, а за плечами странной девушки взметнулись и распахнулись два огромных кожистых нетопыриных крыла. 

Он хотел кричать, но от страха парализовало голосовые связки. Взлетела когтистая лапа и он внезапно увидел свое сердце, еще трепыхавшееся в воздухе. Внезапно все стало неважно. Забылись вопросы и ощущение иррациональности происходящего. Последнее удовольствие было получено. 

* * * 

По ночной трассе вдаль ласточкой неслась фиолетовая машина. За рулем сидела красивая рыжеволосая женщина. На коленях у нее лежал окровавленный кусок плоти, еще полчаса назад бившийся в грудной клетке монстра, притворявшегося человеком. «Это хороший улов», — думалось ей. Там, куда она направлялась, это сердце будет дорого стоить.

Злой ты...

Был обычный морозный вечер,дул сильный ветер и дорогу осыпал снег а вьюга будто о чем то слезно молила…Я очень заносчивый и вспыльчивый человек и в этот день поссорился с друзьями и близкими это часто бывает и зачастую я нахожусь в одиночестве…Стрелка спидометра давно перевалила за сотню а из колонок доносилась тяжелая,истеричная музыка.Я уехал за черту города,там не было фонарей и стояла стена не пробиваемого тумана,как вдруг в свете фар я увидел черную собаку и резко ударил в тормоза машину развернуло а пес постоял посмотрел и побрел себе дальше куда в ночь…Я закурил сигарету и понял что нужно перевести дух,домой ехать не хотелось, неподалеку раскинувшись деревьями стоял густой лесок а сразу за ним городское кладбище я не долго думал и поехал вдоль леса свернул на первом повороте и остановился выключив фары,подобрал приятную ФМ волну и откинулся на сидении пуская дым в потолок убивая свои ни в чем не повинные легкие,гонял свои мысли как вдруг в машине стало как то мерзко даже не холодно а наступила такая мятная прохлада,радио с музыки перешло на помехи продолжалось это секунд десять и вновь все нормально…Докурив сигарету я открыл окно чтобы выбросить окурок и увидел возле двери старуху в черном пальто,валенках и красной касынке она расплывалась в беззубой улыбке,ее ссохшиеся губы колохнулись и она произнесла парень дай мне семечку или орешку хотя бы одну…на что я ответил:Слышь старая иди домой не чего шляться ночью по лесам людей пугать!Она изменилась в лице но никак обычный человек а взгляд стал таким звериным и страшным настолько что я не мог пошевелится она забормотала пятившись назад и грозила указательным пальцем в мою сторону а бормотала она вот что…Язык твой враг,злой ты!Выть тебе как волку на луну проклятую пока слово молвить не сможешь и быть одному тебе окаянному, на земле бренной и в чертогах ада не дам покоя душе твоей мерзкой!И скрылась в тумане…Я судорожно включил скорость и помчался домой,по дороге меня схватил озноб и сдавило грудь когда добрался в родные двери принял душ и улегся спать и мне снился сон,я один в тумане замученный и обессиленный на коленях а из тумана доносился смех.Утром я встал и почувствовал недомогание ,температура боль в горле…После работы поехал к врачу диагноз Ангина НО никакое лечение не помогает уже три недели больно даже говорить а порой во снах приходит она и смеется…И когда же это кончится я не знаю…

Чeлoвеческое тепло может творить чудеса

А кoгда же оно было иначе...

Рeaгируй позитивно в любом случае

Пoтом поймешь

Психocоматика лишнего веса