"Ты будешь играть только со мной..."
Я не видел Кольку лет семь. А года полтора назад случайно встретились в магазине: он возвращался с обеда в офис, а тут я. Обнялись, обменялись телефонами, договорились пересечься в ближайшем будущем. Но Колька не спешил уходить.
– Только давай обязательно встретимся, без дураков, – он крепко сжал мою руку. – Ты как насчёт этой субботы? Нормально? Но уговор: жён-детей не брать!
В субботу в баре было многолюдно, мы с трудом нашли столик. Разговор как-то не клеился. Колька много пил и курил одну сигарету за другой.
– А ты знаешь, я теперь в церковь хожу, – неожиданно признался он, выпуская кольцо сизого дыма. – Ни одну воскресную службу не пропускаю.
«Ничего себе прихожанин», – подумал я, глядя на зажжённую сигарету и очередную стопку водки.
– А как же всё это… – не удержался я.
– Это всё нервы, – отмахнулся приятель. – Понимаешь, иногда так припрёт, даже поговорить не с кем, а выговориться хочется. Я мог остановить её, понимаешь? Остановить навсегда. Но не стал, просто очень испугался за Ксюху и отдал её другим людям. Понимаешь? Собственными руками сделал зло.
И Николай рассказал мне свою историю.
"– Это случилось пять лет назад, – начал он. – До сих пор вспоминать жутко. Ксюхе тогда только четыре годика исполнилось. К ним в детский сад кто-то принёс куклу, знаешь, такие фарфоровые, дорогие. Видел бы, как у девчонки загорелись глаза! Она нам с женой всю плешь проела: купи да купи. Ну а цены на такие игрушки, сам понимаешь, кусаются. Наталья моя и говорит: "Ты всё равно мимо барахолки в Измайлове мотаешься, загляни на выходных, там продают всякие народные поделки, а может, и антиквариат хороший попадётся подешевле".
Поехал с утра на толкучку. Посуда, утюги, самовары, часы – чего только не продают! Побродил туда-сюда, а цены и там кусаются. Задрипанные старенькие пупсы стоят за тысячу, что же говорить о фарфоровых куклах. Уже собрался к выходу, как вижу – стоит женщина, в руках у неё старинная кукла в роскошно вышитом платье, в отличном состоянии. И главное, глаза с чёрными пронзительными зрачками, как живые! Думаю про себя: вот оно самое, надо брать, каких бы денег ни стоило. «Какая прелесть! Сколько?» – спрашиваю. А женщина мне отвечает: «Дайте, сколько не жалко».
Я слегка офонарел. Думаю, предложу сейчас три тысячи, сколько и планировал поначалу потратить, а тётя пошлёт меня подальше. Достаю три банкноты, и тут женщина вручает мне куклу и благодарит: «Спасибо. Теперь Матильда ваша».
Не поверил своему счастью. Представляешь, как я вовремя оказался на той барахолке! Тут же толпы коллекционеров бродят, которые сметают всё ценное, а мне удалось сорвать такой куш. Эта Матильда стоит, наверное, тысяч пятьдесят-шестьдесят, не меньше. А я, дурак, даже не расспросил о ней толком ту женщину. Откуда эта кукла? Она немецкая? Швейцарская? Лет сто ей, а то и больше.
На радостях прилетел домой. Открываю дверь, зову дочку.
– Ксюш, это тебе. Её зовут Матильда.
Видел бы ты глаза дочери – распахнутые от невыразимого счастья! Ксюшка обняла меня. Наташка тоже раскрыла рот от удивления:
– Вот это подарок!
– Если хочешь, можешь взять её завтра в садик, – сказал я дочке.
Наутро меня ждал первый сюрприз. Утром Ксюха оставила подарок дома на полочке вместе с другими куклами.
– А почему ты не хочешь взять Матильду в садик? – спросил я. – Я же разрешил.
– Там дети. А Матильда будет играть только со мной, – заявила Ксюша. – Она мне сама это сказала ночью.
– Ну, раз Матильда сказала, значит, так тому и быть, – улыбнулся я.
На следующую ночь нас с женой разбудил грохот в дочкиной комнате. Примчались, опасаясь самого страшного: Ксюша сидела на кровати и плакала: полка с игрушками рухнула на пол. От Люси отлетела пластмассовая рука, треснули от удара ненадёжные китайские кубики.
У меня сжалось сердце. Двух дней не прожила Матильда, и такой конец!
– Не плачь, Ксюшунь. Мы купим тебе новую, – я обнял плачущую дочку, а потом передал её жене. Приподнял полку и не поверил своим глазам: фарфоровая головка Матильды была абсолютно цела!
– Папа, она не разбилась! Ура! – Ксюшка от радости запрыгала на кровати.
В ту же ночь от греха подальше я убрал Матильду в открытую секцию шкафа, к плюшевым мишкам.
На следующую ночь Ксюша опять заплакала.
– Папа, – просила дочка, – отверни Матильду к стенке, она смотрит на меня, я её боюсь.
Вообще-то взгляд Матильды в сумерках действительно был жутковатым – иссиня-чёрным, но я относил эту странность к игре старинных красок. Повернул Матильду лицом к стенке шкафа и выдвинул вперёд одного из мишек.
Утром я должен был отводить Ксюшку в садик. И тут она позвала меня в свою комнату. Матильда снова сидела в первом ряду игрушек, её взгляд опять был направлен на дочкину постель.
– Ты что, помирилась с Матильдой? – пытаясь быть серьёзным, спросил я Ксюшу. Дочь покачала головой. Обычные детские игры!
Следующей ночью всё повторилось.
– Пап, забери её, – плакала Ксюшка в три часа ночи. – Она опять на меня смотрит. И говорит, чтобы я играла только с ней, а все остальные куклы и игрушки нужно выбросить.
Я убрал Матильду в сервант на самую верхнюю полку, поставил лицом к стене и закрыл тяжёлую стеклянную дверцу. Тихо щёлкнули замочки-магнитики. Всё! Дочка сюда точно не залезет.
Утром вошёл в комнату Ксюхи, и первое, что бросилась мне в глаза, было лицо Матильды, глядящее в комнату сквозь стеклянную дверь серванта.
Вечером мы с Наташей пили на кухне кофе и разговаривали.
– Коль, надо что-то делать, – сказала жена шёпотом. – Я уже боюсь эту Матильду. Выкинь ты её к чёртовой матери.
– А ты о Ксюхе подумала? Она же с ней играет!
– Да, но никогда с ней не спит! – занервничала Наталья. – Где ты видел, чтобы дети никогда не брали любимых кукол в постель?
Я положил Матильду в коробку от пылесоса и унёс в другую комнату.
Утром у Ксюшки внезапно подскочила температура – сразу под сорок. Дочь лежала в кровати и бредила. «Она говорит, что вы плохие, что вы ни её, ни меня не любите, – шептала дочка в забытьи. – И говорит, что без меня скучает».
Наташа вызвала доктора и осталась с дочерью. Вечером я вернул Матильду на её место – к плюшевым медведям и отправился в магазин за хлебом. Дверь открыла потрясённая жена с градусником в руках.
– Тридцать шесть и шесть! – воскликнула Наташа. – С тридцати восьми градусов за десять минут, пока тебя не было!
На выходных Наташа позвала священника. В воскресенье пришёл степенный батюшка, прочитал правило. За чаем мы честно рассказали ему обо всём: мол, так и так, не знаем, что нам делать.
– Это чёрная кукла, – вынес вердикт батюшка. – Возможно, принадлежала колдуну. Сожгите её в безлюдном месте. Ребёнку ни в коем случае не давайте!
Когда батюшка ушёл, я взял жидкость для розжига, положил её в пакет, где уже находилась Матильда, и вышел из дома. Странно, но при свете уличных фонарей её лицо мне показалось вполне обыкновенным, а вот когда мы попадали в тень, оно становилось хищным. Хотя я успокаивал себя тем, что всё это просто игра теней.
На пустыре за гаражами я вытащил бутылку, осторожно достал Матильду. Но тут в кармане куртки запищал мобильник, звонила Наташка: "Коля, не делай ничего! Ксюхе плохо!"
Я бросил куклу и жидкость для розжига обратно в пакет и примчался домой. Не знаю, может просто сдрейфил, но тогда я не мог поступить по-другому. Ксюша лежала на кровати без сознания, её лицо посерело. Вызванные врачи не могли сказать ничего определённого: температуры нет, горло нормальное, сердце тоже. Они сделали какой-то бесполезный укол и уехали. Я вернул Матильду на прежнее место. Спустя час лицо дочери стало розоветь.
– Мне с работы тут посоветовала одну женщину, – осторожно начала Наташа.
– Тебе мало чертовщины в одной комнате? – вспылил я. – Хочешь, чтобы весь дом был полон чертей?
– Да погоди ты, – попыталась успокоить меня жена. – Это не колдунья. Просто знающая женщина. В любом случае, как быть дальше – решать только нам.
Мы встретились с Нонной Алексеевной в кафе недалеко от Наташкиной работы. Серые глаза, тонкие губы – ничего ведьминского я в этой женщине не увидел.
– Если священник не помог, остаётся только одно, – сообщила женщина, выслушав нашу историю. – С куклой нужно поговорить. Скажите, что вы ей не враги, и предложите перебраться к другим хозяевам. А потом попробуйте отнести её туда, где купили, и продайте за столько, сколько покупатель готов дать. Но продайте её только тому человеку, кому она западёт в душу.
– Не представляешь, чего мне этого стоило, – продолжил Колька. – Ты пробовал когда-нибудь разговаривать с куклами? Я чувствовал себя последним дураком. Пока Ксюха была в садике, взял Матильду, усадил её в кресло и сказал: «Я не причиню тебе зла. Не трогай больше Ксюшу, пожалуйста. Если хочешь, отвезу тебя к новым людям».
Я вглядывался в её чёрные зрачки, но ничего там не увидел.
Следующие дни прошли спокойно. В первую же субботу я бережно завернул куклу в старый шёлковый платок жены и поехал на блошиный рынок. В метро не выдержал и набрал Наташин номер – с Ксюхой всё было в порядке.
На барахолке к нам с Матильдой подходили разные люди: то брезгливо-спокойные, то суетливые, то просто молчаливые субъекты. Сдержанно интересовались ценой на Матильду, но всякий раз я отвечал, что кукла не продаётся.
– Ой, какое чудо! – вдруг послышался за спиной звонкий голосок, это была женщина со светлыми волосами лет тридцати. – Какое платье! Я именно такую и искала для дочки! И взгляд какой серьёзный! Наверное, дорогая, да? Сколько стоит?
– Сколько вам не жалко, – говорю".
Коля помолчал и налил себе ещё рюмку.
