Анонимно, пожалуйста.
Она уходит в мир веселья, социальной активности, беспечности, а после теряет координацию в движениях, получает тошноту и рвоту, бесконтрольное поведение и головную боль. Даже в этом состоянии: мир кажется терпимее, чем есть на самом деле.
Для другой слова близких, произнесенные в страшной злобе, становятся эпитафией на могильной плитке. Они ничем не выжигаются, не убираются, не исчезают. Становятся частью личности, пускают корни.
Для одной прошептать короткое «Мама» и обнять, да так, чтобы передать свою неисчерпанную любовь, равняется счастью. Для другой смертельным приговором. Хорошо помнит: детский дом и ожидание- долгое и непозволительное. Веру в человека, который скоро выйдет из очередного запоя и заберёт, обязательно заберёт. Оглушительную мысль, почти чужую, в свои десять лет: «что-то во мне тебя никогда не простит, я тебя больше не жду».
Гематомы на теле становятся рутиной, между собой отличавшись насыщенностью цвета. Поставленные родителем-тираном или в уличной драке? Имеет ли значение, если сердце стремительно каменеет. Сначала она уговаривает маму покинуть мужчину, который не жалеет никого, кроме себя. Плачет из-за очередных увечий и травм, закрывает последствия плотными кофтами от посторонних глаз, а после, под кроватью хранит что-то потяжелее, чем защитит себя и уже не помнит, когда научилась подскакивать с кровати за считанные секунды и успевать схватиться за «оружие».
«Знаешь, что забавно? Меня бьют, а мне похуй»-говорит малознакомой девушке в первую встречу. Ещё не осознавав и не приняв: ей не всё равно, просто привыкла.
Мир не знает, но внутри неё растёт злость, множится и чернеет. На всё и всех.
На руки, которые хватали и по-хозяйски трогали. На возгласы школьников, которые считали её посмешищем. На семью, от которой убегала и пряталась. Ночевать было проще в подъездах, в квартирах странных знакомых или обдолбанных наркоманов, чем среди «родных».
Мир не знает, но она уже сжимает кулаки и впервые кому-то делает больно. «Главное побили не меня»-подмечает, словно теряет способность проявлять эмпатию. Через несколько лет, единственное, что будут видеть люди в ней — это свободное место в женской тюрьме. Ночью, прячась в одеяло, она даже с ними согласится. Бесконтрольные вспышки гнева и рефлекс, чудом ненаписанные заявления в отделение полиции-набор для выживания, не иначе.
С каждым годом количество друзей снижается, и скоро они сойдут на нет. Задержатся на подольше крепкие или самые отбитые? Она не знает.
Улыбается, стараясь не париться.
«От себя же её спасала»-сквозь пелену слёз и не хватку воздуха произносит. И легко, и горестно, и страшно. Остальные, сидевшие рядом с ней, всё понимают. Зажмуривают глаза, видят лица и стряхивают из головы.
«Я хочу не разрушать всё вокруг. И просыпаться с благодарностью, а не с ненавистью».
«Люблю ли я кого-то? Или не люблю? Мне кажется, что я даже себя не люблю…»
«Я до сих пор боюсь отца».
«Как пуля всех потеряла, -рукой показывает выстрелы, -пам-пам-пам».
«Когда мне было пять-от меня отказалась мама. Взяла, как ёбанную игрушку и выкинула».
«Полюбила парня, общались, а после узнала, что он показывал нашу переписку городу и смеялся надо мной. С тех пора стесняюсь себя».
«Я убиваю в себе всё женское, потому что боюсь быть девочкой».
«Я всё исправлю».
Сотни острых, как бритва фраз, режут слух. Фраз из уст настоящих девушек, за чьими спинами жизнь, уложенная в несколько минут для визитки. И мы-зрители, оцениваем каждую с пяток до макушки.
Всё, что их объединяет умещается в одно предложение: «там, где меня пожалел чужой человек, не пожалел родной дом».
Это просто жизнь.
