Справа - татарин и удмурт, мобилизованные. Слева макеевский. Служат в одной роте. Макеевский был ранен, зашел в часовню при госпитале, там ему выдали пояс «Живый в помощи». Старый его уже стерся, дарил друг. Вернулся после ранения, друга уже нет, из всей роты один знакомый - Танцор. Удмуртский привез иконку из дома. Держит в кармане на плече, так надежней. Татарин привёз семейные четки, старые. На другой его руке браслет, друг отдал, сказал - «Пусть лучше он тебя бережет». И через пять дней он двухсотый. А браслет остался.
Дружба на войне - по времени короткая. Завтра может не стать тебя или его. Поэтому ее надо сделать глубокой - за то время, что отведено. И даже когда «птицы» летают, плотный артобстрел, надотделать для друга то, что сделал бы для себя. Его тело - твое тело. Твое тело - его тело. Потому что даже в туалет ты без друга не пойдешь. Ты присел, а друг в метре от тебя стоит, слушает воздух. Свой двухсотый - всегда друг. Даже если ты его при жизни не знал. Идёшь за ним - раненым, доходишь, а он уже мёртвый. И ты разговариваешь с ним, с мёртвым как с маленьким и как с живым. Он уже не слышит, ты это для себя делаешь - чтобы успокоиться.
- Как не слышит? - перебивает татарина макеевский. - Они всегда с нами, и сейчас слышат.
А ты его несешь и разговариваешь с ним, особенно если «птицы» над вами или артобстрел. Рассказываешь ему, что вокруг происходит. Обнимаешься с ним. Но это когда надо от пуль за ним спрятаться. И говоришь - «Прости, прости, тебе уже все равно». И если ты его бросил в обстрел на землю и сам рядом лег, потом, если выжил поднимаешься, и просишь у тела прощения за то, что ты его бросил. Потом снова поднимаешь и дальше несешь. И разговариваешь, разговариваешь. У Бога, который в кармане на рукаве, в четках, в «Живый в помощи», просишь за него, как за живого. Потому что он - это ты. Даже если ты его при жизни не знал. Но он свой потому что воевал за тебя тоже.