“Bramblestar, Nightheart’s here to see you,” Squirrelflight announced. The Clan leader gave Nightheart a glance; Nightheart saw a flicker of recognition in his eyes, but Bramblestar gave him no greeting, not even a hostile one. “That’s . . . nice,” he murmured, and went back to staring at the sky.

-A Starless Clan: Shadow

© dont-pee

#KV_ZZ_ART

Резвый Зайценог не уступает в прыти кроликам!

Персонаж: Зайценог (Rabbitleap)
Способность: Кроличий прыжок (может прыгать так же, как и кролики)

© Medved

#KV_ZZ_ART

Дозвалась

Со слов моего деда, эти события произошли в середине 1970-х годов, в его родной деревне, что находится на юге Сибири. Деревня и поныне населена и исчезать с лица земли не собирается. Мой дед, зовут его Андрей, в ту пору работал мотористом в колхозе. Работы хватало за глаза, особенно в пору посева и сбора урожая, деньги платили очень хорошие, хоть и приходилось в буквальном смысле жить в полях. 

Поздней сухой весной бригада, где трудился мой дед, заканчивала работы на отдаленном поле. Работали без выходных уже почти две недели, но никто и не подавал виду, что устал, никто не позволял себе схалтурить или уйти с поля раньше коллектива. Быт был организован здесь же: легкий деревянный навес, под ним большой общий стол с лавками, пара умывальников. Недалеко стояли бытовки на колесах, где все и ночевали. Поле соседствовало с густым лесом, который постепенно переходил в непроходимую тайгу. Так вот, однажды, когда они всей бригадой после долгого трудового дня сели за стол ужинать, к ним из леса вышла женщина. Дед описывал ее как высокую и худую, с необычными чертами лица: «Вроде лицо и красивое, нос, глаза на месте, ямочки на щеках, улыбается, но смотришь на нее и понимаешь, что будто не человек это». Одета она была в серую длиннополую одежду из какого-то грубого домотканого сукна. «Такой одежи я уж лет 30 не видывал, это ж еще при царе наверно так одевались, тяжело жилось, видать, тогда», — говорил дед.

Вся бригада словно оцепенела, все разом отложили ложки и уставились на незнакомку. Та постояла немного в тени сосен и подошла прямо к столу. Кто-то из ребят молча подвинулся и предложил незнакомке присесть, другие гостеприимно налили полную миску борща и поставили к освободившемуся месту. Но незнакомка даже не посмотрела на предложенное угощение, она громко вскрикнула и направилась к одному из тракторов. Тут оцепенение, видимо, прошло, так как бригадир, беспокоясь за сохранность казенного имущества, сказал ей: «Куда это ты, милая моя, лыжи-то навострила? Смотри мне, не озоруй, а то знаем мы ваших. Ходят, мол, дай дядя за рулем посидеть, а сами по карманам в спецовке шарют». 

Далее буду описывать события словами деда Андрея.

Мы тогда еще посмотрели на старшого, мол, ну что с тебя, убудет что ли, пусть ходит, не унесет же она этот трактор в подоле. Но Иван Савельич разошелся: «Уходи, — говорит, — отсюда! Ты с какой деревни? Вот на тебя напишу жалобу, что мешаешь людям работать!» А она даже не глянула на него, подошла к трактору и давай нюхать его. Ну, вот прямо картина, стоит деваха, нос свой к двигателю прислонила и нюхает. Ну мы прямо заржали тогда все разом, словно отпустило нас что-то. Кто-то закричал ей: «Глупая, ты ж солярки-то щас нанюхаешься, потом блевать будешь. Уйди, дура безмозглая!» Ну, в общем, давай ее по-всякому, и про еду забыли, и про все на свете. 

А девка-то постояла так, словно и не слышала она нас, потом подняла голову и в поле сиганула бежать, да так быстро, что даже ног не видно было. Мы все повскакивали с лавок и бегом к трактору, а ее и след простыл, даже травы примятой не видно. Только Арсеня наш, с Ивановской который, разглядел у пруда уже ее. Как и не бежала будто, стоит себе и на нас зыркает. Ну мы поорали ей да за ужин обратно сели. Как сели, так и ахнули: борщ весь скис, аж зеленой плесенью покрылся. Хлеб в черных пятнах, аж брать страшно. Кто-то в голос на повариху давай орать, той аж дурно стало, унесли несчастную в бытовку. Стоим вот всей ватагой вокруг стола и чешем репы, что за чертовщина такая. Тут кто-то из наших и спрашивает: «А Иван Савельич-то где?» Оглянулись — и правда, нету бригадира. 

Давай звать его, сбегали к поварихе до бытовки, нету там его. Вот только недавно с нами был, орал на эту дуреху и словно сквозь землю провалился. Трое парней кинулись по ближайшим кустам, может, живот прихватило от борща у старшего, но и там тоже нету. Орали, орали, все без толку. Ну прикинули уж, что сам найдется, не маленький чай. Борщ, само собой, на землю вылили, хлеб в костер поскидывали. А жрать-то охота, весь день, считай, на работе. Из продуктов только картошка осталась. У поварихи натурально отшибло весь разум, только лежит да охает. Залили в нее 100 грамм водки и оставили отлеживаться. 

Ну, посовещались мужики, да и решили до деревни съездить за харчами, километров 12 в одну сторону, на тракторе часа за полтора-два управиться можно, да заодно фельдшера для поварихи привезти. Вроде решить-то решили, но чего с бригадиром-то делать — непонятно, пропал ведь человек. Ну, тут я, вроде как самый старший после Савельича, и решаю: в общем, езжай, Арсеня, на моем тракторе, а мы тут останемся да бригадира дожидаться будем. Отцепили плуга, завели трактор, сел, значит, Арсеня в кабину и тут же выскочил оттуда весь белый. Ноги говорит. Ноги из-под трактора торчат, с другой стороны. Там как раз тень от деревьев, только с кабины и разглядишь. 

Подбегаем: точно, лежит кто-то под трактором. Кинулись ближе — бригадир наш там. Мы его за ноги давай дергать, мол, Савельич, вылазь оттуда, потом взяли втроем да вытащили его волоком. Бледный весь, лицо все маслом машинным закапано, но вроде живой, дышит. Мы водой его давай плескать, по щекам бьем, не приходит в себя. В бытовку к поварихе отнесли, а Арсеня тут же по газам в деревню за фельдшером и участковым.

Про бабу эту чудную и забыли уже все, потом спрашивал своих — никто не помнит, стояла она так же в поле иль нет. Прошло наверно с полчаса, выходит из бытовки бригадир, очухался, значит. Лицо все отекшее, словно с попойки. Мы, значит, сидим все за столом, смотрим на него, молча курим. Савельич подходит к нам и говорит: «Уезжать надо отседа, мужики. Место тут плохое, беда будет». Мы ему: «Иван Савельич, шли бы вы обратно, отлежались бы в тенечке, щас вот Арсеня фельдшерицу привезет, посмотрит вас». Про милиционера как-то промолчали все, мало ли чего. Так он хвать сразу первого попавшегося за грудки, Сенька это был, Валерки твоего другана дед, да закричит ему в лицо: «А ну, мать твою растак! Собирай железяки, да бегом отседа, в колхоз. Все!» У меня аж душа в пятки ушла, никогда таким не видел старшого.

Ну, мы поглядели друг на друга, папироски потушили, да давай вещи собирать. Кто-то полез навес разбирать, так Савельич закричал: «Брось его! Давайте соляру забирайте всю и технику».

Я к нему подхожу и спрашиваю так негромко, мол, чего случилось-то? Он посмотрел на меня и снова: «Беда будет, уходить надо».

Какая беда, где, когда — ничего от него не добился, молчит да по сторонам зыркает. Потом и вовсе побежал к полю, как раз к тому месту, откуда эта баба убежала. Постоял, значит, поглядел вдаль, в сторону пруда, потом к нам вернулся. Мы уже к тому времени были готовы выдвигаться. И тут-то все увидели тучу! Шла она сперва медленно со стороны леса. А потом ветер налетел такой хлесткий, ну точно быть урагану. Подумали — уж не про эту ли беду говорит наш бригадир? Ну да, радости мало, навес сорвет, да одежду забытую пораскидает по всем гектарам, но ведь не в первой же это. Тех, кто в страду работал не первый год, этим не испугаешь.

А тут еще трактор, который баба та нюхала, не заводится. Уж все завелись, на дорогу потихоньку выползать начали, а он ни в какую. Дергают, дергают его, значит, он только чихает и все. Уж не помню, чья была машина-то. Савельич, значит, подбежал и кричит снова: «Бросай его, ехать надо!» Схватил того мужика за шиворот и потащил к дороге. Ну, уж никто и тут спорить не стал, да и надоел этот балаган всем, домой так домой! А трактор потом заберут, никуда не денется.

Ветер уже сильный был, уж подлесок к земле начинал пригибаться, и туча эта все ближе и ближе — вот-вот хлынет. Это мы уже порядком отъехали, километра три-четыре, как вдруг запахло дымом. Вот так резко и сильно, а потом смотрим — глазам не верим, снег повалил. Я назад-то оглянулся, а там все красно! Тайга горит за нами, а то не снег, а пепел валит! Ой, что тут началось, все по газам дали, справа-то поле целинное сушняка, а слева-то лес стоит, вот как догонит нас пожар, тут и останемся. Смотрю, повариха в прицепленной бытовке крестится и на поле показывает, а там тоже огонь скачет — отрезает, значит, нам дорогу.

Ну, выехали, значит, мы уже к реке, там огню не достать уж нас. Трактора поближе к воде подогнали, моторы не глушим, а сами из кабин повыскакивали, смотрим на это зарево и бригадира давай выпытывать — откуда узнал про пожар? Ведь ни дыминки не было.

Ну, он уже успокоился, беда миновала, стало быть, и рассказать можно. 

«Погубить, — говорит, — она нас хотела ведь, девка-то эта. Уж и не знаю, кто это такая, ведьма иль дух какой злой, но не получилось у нее ничего».

Мы все рты пооткрывали, слушаем его, значит, дальше.

«Пошел я к ней, значит, разобраться, кто она такая, и чего ей надо. Убежала-то она от нас далеко и прытко, даже и не видел никто, как так вышло. Пошел я через поле, она все машет и машет мне рукой, зовет, видимо. Я ей кричу, мол, иди сама сюда, не злимся мы на тебя. Она не обращает внимания и все тут, машет и машет, потом давай в меня пальцем тыкать и чего-то прикрикивать, видимо, что б торопился, шел к ней. Прибавил я шагу, сам иду и чувствую, на сердце тяжело становится, будто кто-то изнутри меня начинает потихоньку сдавливать. Тут мне и страшно стало, и уж решил плюнуть на нее да назад повернуть, но не могу, словно тащит она меня к себе. Ни головы повернуть назад, ни рукой помахать уже не могу. Только ноги сами передвигаются. А баба эта, смотрю, заулыбалась так страшно, рукой своей все сильнее замахала и клокочет что-то про себя. Лицо жуткое, словно из бумаги мятой большой комок вместо головы. Рот огромный и круглый стал, вроде как у рыбы какой, глаза серые, мутные, словно из слюды — вот так уж близко к ней подошел я. От страха давай вспоминать молитвы да заговоры, да ни помню ни одной, хоть и крещеный. В голове только «Господи, спаси, убереги от нечистого», да матушку свою покойницу вспомнил, она у меня набожная была, начал в памяти перебирать, как мы в церковь ходили, какие слова там говорили. Уж как давай я все эти слова церковные про себя повторять, потом уж и молитву «Отче наш» вспоминать начал, забубнил ее шепотом. Чувствую, как тяжесть уходить-то начала, ноги подкосились, упал я аккурат на колени и давай тут же креститься. Уж как я только не крестился, и слева-направо, и наоборот, и руками обеими по очереди. И помогли молитвы со знаменьем — завыло чудище и в пруд кинулась, там и пропала, даже рябь по воде не пошла. А я все стою на коленях, в себя, значит, прихожу, и тут слышу, гудит сзади, как будто огонь в печи, и дымом пахнет. Встал я на ноги, обернулся назад, а там горит наш балаган вместе с техникой, поле горит, тайга полыхает! И меня тут же огнем накрыло. Ничего не помню потом. Как уж под трактором очутился, ума не приложу. Как в себя пришел и понял, что живой, то долго думать не стал, не зря мне видение это явилось. Стало быть, не зря!»

Уж мы тут и креститься, и молиться давай, бригадира хлопаем по плечам, спаситель наш. Не знаю, сколько времени мы там на берегу стояли, уже и с других полей подъехали бригады, увидев зарево-то наше. И Арсеня с подмогой из колхоза прикатил. А пожар долго еще бушевал, весь лес выгорел, поля и наш балаган начисто сгорели, только груда железа от брошенного трактора осталась, до сих пор тама стоит, никто даже на металлом не утащил — боятся.

Уже позже знающие люди предположили, что баба эта была дух злой, вроде как полуденница называется. Раньше предкам нашим всячески вредила эта нечисть, поэтому и пахали, и сеяли по древним правилам, в самый зной не трогали поля — знали, что это самое время для духов полуденных. Уживались раньше предки наши с духами и жителями лесными, а с приходом новой власти подзабыли небось, вот и пыталось «это» нас прогнать иль сгубить. Видать, уж сильно мы ей докучали. 

Но самое страшное, что не спасли молитва да крест Ивана Савельича от злой полуденницы. Поле это, хоть и сгорело начисто, и засеивать его не стали, но на следующий год колхоз его все-таки прибрал к хозяйству. Я уже в этот год работал помощником главного механика на базе МТС, а Иван Савельич все так же бригадирствовал. Так вот, мужики говорят, проснулись утром, а его нету, пол дня искали — нашли в пруду том, утонул, бедолага. Будто ночью полез купаться и утоп, а пруд-то — куры ноги полощут в нем. Дозвалась, видать, полуденница!

Собака 

В Казахстане жили две семьи. Родители были то ли военные, то ли учёные-ядерщики, а сыновья их учились в институте и дружили. На каком-то курсе отправили студентов в колхоз в степи. Палаточный лагерь, каждый день работа, вечером танцы или кино — ну все мы через колхозы проходили, знаем. Времена были тяжелые, и удочка с одностволкой вполне себе добавляли калорий в молодые организмы ребят. 

Однажды после работы пошли они вдвоём на ближайший канал порыбачить, а заодно, может, и зайца какого стрельнуть на ужин. Возвращались в лагерь уже в сумерках. Тут надо отметить, что почва в тех местах такая, что на ней отпечатывается малейший след, её ещё называют «пухляк». Значит, идут обратно, дорога знакомая, и вдруг видят издалека, что посреди колеи сидит животное размером с собаку. Подходят ближе — и вправду собака. Ну, мало ли собак по степи бродит. Сидит, не убегает. И тут до друзей доходит, что что-то в этой собаке не то. Подходят ближе и с нарастающим ужасом понимают, что у собаки почти человеческое лицо. Она сидит на задних лапах и внимательно смотрит на них. Парни, как зачарованные, продолжают двигаться вперёд в состоянии, близком к панике. Но идут. «Собака» сидит и смотрит на них круглыми глазами. Уши как у животного, а лицо человеческое, только сморщенное какое-то. Друзья в ужасе расходятся, чтобы обойти это чудо-юдо с двух сторон. Ещё метров через десять срываются с места и бегут что есть сил к лагерю, не оглядываясь. 

В лагере же идут танцы. Ребята собирают приятелей, завхоза и водителя, рассказывают им о том, что видели и просят завести машину и сьездить на то место. Естественно, над ними посмеялись и отправили спать. Но наутро они смогли убедить коменданта лагеря и ещё несколько человек поехать с ними на то место. И вот на «пухляке» чётко видны два следа, принадлежащие им. Потом следы как бы расходятся и обходят с двух сторон что-то на дороге, затем вновь сходятся, но характер их меняется, потому что парни сорвались на бег. А посредине того места, которое обходят следы, нет совершенно ничего. Ни единой царапины на «пухляке»... 

Через несколько лет родителей парней перевели на Украину. Один из них вскоре трагически погиб, а второй жив до сих пор, он-то мне эту историю и рассказал. И она до сих пор не даёт ему покоя, хотя прошло уже много лет и он уже в пожилом возрасте.

Преображение леса около 6-го микрорайона идет полным ходом.
⠀
Вот, что нового там будет:
⠀
✅ вело-лыжные маршруты, трасса для катания на тюбингах в зимнее время,
⠀
✅ зоны для пикников,
⠀
✅ детская площадка,
⠀
✅ спортивные площадки,
⠀
✅ зоны для отдыха и территория для выгула домашних животных.

✅ кафе, киоски, пункты проката инвентаря и туалеты.

Как вам такие изменения?

Показать полностью (2)

Восхищаюсь Дианой. 🤍
Девушка действительно оказалась очень милой, весёлой и доброй) Всегда всех поддерживает и за всех переживает. История у неё очень тяжёлая, наворачиваются слезы, хочется верить, что у неё все наладится.💔

Показать полностью (3)

анонимно
Светик Токарева такая хорошенькая🥰
как вам участница ?

Показать полностью (1)

пора уже

Maта Xapи за несколько минут до расстрела. Военный полигон Венсен. Франция. 15 oктя6ря 1917 года.

Как свидетельствyют очевидцы, Маргарета в туфлях на высоких каблуках, тёмной одeжде и модной парижской шляnке без тени волнения, очень сnокойно подошла к столбу, повернулась к сопровождавшей монaхине и обняла её. Потом сняла с сe6я пальто и отдала женщине. Мaргарету привязали к стол6у и cтали одевать на глаза чёрную повязку. Но тyт она громко потре6овала, что6ы к ней nодошёл стapший правитeльственный чиновник, нa6людавший за npоцедурой.

– Я nрошу вас развязать меня и позволить встретить залп с открытыми глазами, – прозвучал её твёрдый голос.
– Развязать я вас не могу, не по уставу, но снять повязку в моей власти.
Если хотите, вас привяжут символически, руки будут свободны. Ещё просьбы?
– Бокал вина, пожалуйста...

Чиновник распорядился открыть элитное бордо. Но бокала не нашлось. И вино подали в о6ычной чашке. Взяв чашку двумя руками, Маргарета, не спеша, маленькими глотками выпила тёмно–красное густое вино. Слева и сnpава свeркал магний фотовспышек.
Тем времeнем расстрельный взвод был уже построен. Перед женщиной стояло двeнадцать солдат, заметно смущённых её спокойствием.

– Я готова, господа! – звонко крикнула дама, откинув голову к столбу и глядя прямо в глаза расстрельщиков.
Двенадцать стволов поднялись одновременно. "Цельсь!", – прозвучала команда. Сержант вскинул руку вверх для последнего рубящего броска. И тут Маргарета изящным отточенным жестом поднесла руку к губам и послала солдатам воздушный поцелуй. "Огонь!"
Одиннадцать человек выстрелило. Последний, двенадцатый солдат упал в обморок. Члены правительственной комиссии наблюдавшие за расстрелом сняли котелки и цилиндры. Сержант подошел к безжизненной Маргарете и выстрелил ей в затылок.

Мата Xaри, кyртизанка, шпионка, двойной или тройной агент, по вине которой, как nосчитал французский Вoeнный суд, Франция потеряла несколько дивизий на фронте Пepвой мировой.