Рогатый В военные годы жила в бабушкиной деревне...
Рогатый
В военные годы жила в бабушкиной деревне женщина. Жила одиноко, впроголодь, еле-еле концы с концами сводила.
Летом жара наступила. Клавдия приходила с работы, с ног от усталости валилась — перекусит чем-нибудь, да спать ложилась.
Вот и в тот раз скинула она одежду, да на кровать рухнула.
Проснулась ночью от топота. Глаза открыла, а в комнате в дверях Рогатый стоит, морду наклонил, ноздрями воздух втягивает, принюхивается.
— Мясо свежее... свежее мясо…
Клавдия аж задохнулась от страха, простыню натянула до самых глаз, дрожит как осиновый лист. Рогатый тем временем кружит и кружит по комнате, будто ищет её. Копытами стучит, принюхивается.
— Мясо, свежее! — и как схватит за спинку кровати. — Нашел!
И тут петух закукарекал — спас женщину.
Рогатый только фыркнул на прощание:
—Завтра съем!
Утром Клавдия всей деревне рассказала про ночного гостя — совета просила, как отвадить нечисть. И кто-то из местных ей сказал, чтоб та спать голой больше не ложилась, а если уж совсем надеть нечего пусть хоть нитку вокруг талии шерстяную повяжет и только после этого спит.
Распустила женщина варежку и обвязала себя ниткой вокруг талии. Легла, а сама глаза закрыть боится.
После полуночи чувствует, что кто-то с силой кровать трясет.
Взглянула, а это гость её вчерашний, глаза горят, ноздрями шевелит, из глотки рык вырывается.
— Мясо! Где мое мясо?
До самого утра Рогатый Клавдию по комнате искал. То к окну ринется, то к шкафу, но как будто слепой, не видит её, и всё тут. С первыми петушиными криками исчез, и больше женщину не тревожил.
«Бруклинский Вампир» — самый страшный убийца в...
«Бруклинский Вампир» — самый страшный убийца в истории США
Его звали Альберт Фиш (Albert Fish). В качестве жертв он выбирал только детей, которых убивал и съедал. Извращения этого человека были настолько ужасными, что никто никогда не сомневался в том, что он был психически болен. Несмотря на это, Фиш был признан вменяемым и был приговорен к смертной казни.
При рождении Альберта назвали Гамильтоном. Гамильтон Фиш родился 1870 году в Вашингтоне в весьма респектабельной семье. Однако многие его родственники страдали от различных психических заболеваний. Гамильтон провел школьные годы в школе-интернате, где он впервые начал получать телесные наказания, а также наблюдать за тем, как их получали другие ученики. Именно в этот период и начались его первые гомосексуальные контакты. Достигнув совершеннолетия, он переехал в Нью-Йорк, где сменил свое имя на Альберт потому что в школе его дразнили «ветчина и яйца».
Вскоре его мать настояла на том, чтобы он женился. Жена родила ему шестерых детей. Позже она заверяла, что Фиш был хорошим семьянином, хотя время от времени его поведение было очень странным. К примеру, однажды он умышленно сильно поранил себе руку гвоздем.
«Бруклинский Вампир» — это самый страшный убийца в истории СШАВ первый раз Фиш был арестован в 1903 году за ограбление магазина, в котором он работал. Его отправили в тюрьму, где Фиш провел два года. Но ему было суждено войти в историю криминалистики не в качестве грабителя.
Фиш стал серийным убийцей только в 1920-х годах, когда ему было около 50 лет. Тем не менее, расследование показало, что он совершил первое убийство ребенка в 1910 году в городе Уилмингтон. Фиш также неоднократно насиловал мальчиков, но ему удавалось оставаться безнаказанным каждый раз.
Утром 14 июля 1924 года 8-летний Фрэнсис Макдонел исчез. Последний раз его видели уходящим с детской площадки в сопровождении худощавого мужчины средних лет с седыми усами, одетого в серую одежду. Через несколько часов тело Фрэнсиса было найдено в лесу. Ребенок был жестоко избит, изнасилован и задушен собственными подтяжками. Полиция начала поиск «серого человека», так был назван убийца. Однако расследование не дало никаких результатов.
11 февраля 1927 года 4-летний Билли Гафни пропал без вести около своего дома. Соседский мальчик, с которым играл Билли, сказал, что к ним подошел худой пожилой мужчина с густыми усами и увел Билли. Тело ребенка так и не нашли. Другой случай произошел 3 июня 1928 года. На этот раз преступление несколько отличалось от двух предыдущих. 17-летний Эдуард, который искал работу, подал объявление в газету. Ему ответил человек, который представился Фрэнком Говардом. Вскоре Говард пришел в дом к Эдварду, он был стар, худ и с густыми седыми усами. Он произвел хорошее впечатление на семью.
«Говард» посетил их снова, якобы чтобы окончательно оформить соглашение о найме молодого человека. В свой последний визит он предложил провести одну из младших сестер Эдварда — десятилетнюю Грейс — на детский праздник. После некоторых колебаний, родители согласились отпустить ее с почтенным и очаровательным джентльменом. Излишне говорить, что больше они не видели свою дочь.
«Бруклинский Вампир» — это самый страшный убийца в истории СШАПолиция немедленно начала поиски пропавшей девочки. Вскоре стало ясно, что такого человека как Фрэнк Говард не существует. Никаких следов ребенка не было найдено, и спустя несколько месяцев дело было закрыто из-за отсутствия доказательств того, что Грейс Бадд была убита.
Десять лет спустя Фиш, чей мозг стал, судя по всему, еще более туманным, написал матери девочки письмо, в котором в подробностях рассказал, что сделал с ее дочерью. Он писал, что привел Грейс в пустой дом, который он заранее арендовал, раздел ребенка, задушил, а затем разрезал мягкие части тела и жарил их в духовке. Он ел девочку в течение девяти дней.
Следствие по делу было возобновлено. На этот раз его возглавил детектив Уильям Кинг (William King), который очень тщательно прорабатывал все варианты. Через некоторое время Альберт Фиш оказался в руках полиции.
«Бруклинский Вампир» — это самый страшный убийца в истории СШАТочное число жертв серийного убийцы остается неизвестным. Предполагается, что он убил 7–15 человек. Некоторых из них Фиш насиловал. Во время следствия он подробно описывал, как убивал детей, готовил их и съедал. Кроме того, он был склонен к самоистязанию: порол себя кнутом, жег, бил палкой. Во время медицинского осмотра обвиняемого было обнаружено 27 игл, которые он вогнал себе в пах.
Психиатры признали преступника вменяемым. Когда Фиш узнал, что его ждет казнь на электрическом стуле, он сказал, что наказание кажется ему крайне интересным. 16 января 1936 года убийца был казнен.
Поросёнок Эта история произошла еще тогда, когда я...
Поросёнок
Эта история произошла еще тогда, когда я работал журналистом в одной газете, которая освещала всякие злободневные штуки. Обвинялась наша газета и в желтизне, однако же, покупалась хорошо и издавалась в цветном формате. Но ближе к делу. В тот день я уже собрался уходить из редакции, буквально стоял с ключами на пороге, когда мне позвонил шеф. Я заранее предчувствовал недоброе. Так и есть - кому-то, аккурат в пятницу вечером, понадобилось срочно тиснуть в готовый почти номер проплаченную статью о некоем бизнесмене, который развел на ведомственной территории в буквальном смысле помойку и, надо думать, имел с этого неплохой доход. Территория представляла собой пустырь километрах в двадцати от города, когда-то там начали строить жилой комплекс, но дальше вырытых под дома котлованов дело не пошло, стройка заморозилась, а котлованы за много лет превратились в болота, туда даже утки дикие прилетали. Ну и организовал на этой гиблой территории частник вывоз мусора, еще лет пятнадцать назад. А вот теперь власти спохватились. Вспомнили девиз русского народа: "Ни пяди врагу!" Не иначе, эти пяди будут раздавать многодетным семьям, вот, дескать, улучшаем условия! Короче, понятная картина. От меня, в свою очередь, требовалось съездить в эти болотные помойки и сделать пару кадров: кучи мусора, понятно, стаи воронья или еще какой трэш. Но волка и журналиста, как известно, ноги кормят, и я, ободренный двойным гонораром, сел в машину.
Был конец марта, кажется, и пока я доехал, начало смеркаться. Вот и пустырь. Я вышел, и для начала щелкнул свалку во всём ее великолепии поотдаль - так сказать, панорамный вид. Некоторые кучи воистину были такими, что сфотографировать полостью их можно было только издали, как Родину-Мать. Но этого было мало. Хорошо бы, думаю, каких-нибудь псов заснять или какую-нибудь безглазую куклу в куче мусора, впрочем, это где-то было уже... Рассуждая таким образом, я двинулся прямёхонько вглубь свалки. О! Отличный кадр! В болотной луже лежит распростёртый труп собаки и заражает собой воду для многодетных семей! Фу, блядь, как воняет! Я приподнял камеру над собой, чтобы сделать снимок сверху. Вдруг я услышал хлюпающие шаги и вздрогнул: ко мне приближалась человеческая фигура. Мне стало не по себе, однако я решил, что бояться нечего если это местные бомжи, дам им на водку и они отвянут. Действительно это была бомжиха. Натуральная, как блин, из сериала про Лёху Николаева. Мне всегда эта серия попадалась и сейчас я вспомнил о ней. Хрен знает, сколько бабе было лет, алкашка, конечно, с так называемой "львиной мордой" от многолетнего пьянства. Грязная куртка, кеды на босу ногу,короткие свалявшиеся волосы. Но похоже, я ее не интересовал как потенциальная нажива. Поравнявшись со мной, бомжиха даже не подняла головы, а пробормотала, впрочем, остановившись: "Поросёночек-то мой... не видал, поросёночка-то? Где, ебать его?... Мне бы догадаться, что баба не в себе или просто пьяна, так я зачем-то ответил:
- Нет, мать, не видел!
Бомжиха не обратила внимания на мою реплику и прохлюпала вглубь помоек искать, вероятно, своего поросёнка. Какой на хуй поросёнок? Откуда бы он здесь? Хрен его знает. Может бомжи наладили тут своё хозяйство. За столько -то лет! Я сфотал удаляющуюся бомжиху в лучах заката: вышло эффектно. Кучи мусора возвышались тёмными живописными контурами. Жаль, не было стаи ворон.
Решив, что достаточно будет для статьи, я поспешил назад - еще надо было закинуть фотки редактору. Я достал телефон глянуть время. Эта пауза вдруг сконцентрировала меня на окружающем пространстве. Было тихо. Ветер носил шуршащие пакеты и коробки. Огромный пустырь простирался на все четыре стороны. Мне стало не по себе, внутренняя дрожь гнала меня поскорее вернуться в машину, казалось, во мне сработал некий первородный страх открытого пространства. Мне казалось, что кто-то наблюдает за мной. Неужели трава хрустнула? Нет, показалось. Я развернулся и ускорил шаг. Вдруг на меня налетело нечто и попыталось сбить меня с ног. Я упал на четвереньки в жидкую вонючую грязь и рефлекторно пнул то, что напало на меня. Оно молча отскочило, но я чувствовал, что легко мне не уйти, я быстро схватил камень и попытался разглядеть противника. Это была всего лишь какая-то секунда, наверно, но до сих пор то, что я увидел, память услужливо подсовывает мне в самых гадких чертах, словно фотографию. Несомненно, это было человеческое существо. Маленького роста, коренастый горбатый мужик или парень -непонятно,но вроде я заметил усы. Крупные редкие зубы торчали из-под верхней губы, и будто вставные, выпирали вперед. Меня поразили руки - они были короткие и скрюченные, как у тиранозавра какого-то, и из-за горба и этих рук он правда походил на животное. Плоский затылок, маленькие, ничего не выражающие глазки, и этот горб, огромный, просто огромный!!! Передвигался он как я понимаю на четырёх конечностях. И вот этот урод с лицом дегенерата тоже поднимает камень и первым швыряет в меня! Попал мне в голову и стал шарить своими культями в поисках следующего. Мне некогда было отвлекаться на боль. Я судорожно прикинул, что до машины мне бежать метров пятьдесят, не меньше. Я бросил в него камень и рванул. Выблядок скачками поспешил за мной, тяжело дыша и похрапывая. "Хули тебе надо, урод, отъебись!!!" - закричал как можно громче я. Он опять попытался на меня прыгнуть но не достал. Господи, вот и машина. Пока я мешкал с сигнализацией, помойное чудовище впилось мне в ногу и прокусило ее. Я заорал и пнул его, пытаясь стряхнуть его и сесть-таки в машину. Есть! Я захлопнул за собой дверь и дрожащими руками принялся заводить машину. Тем временем оно прыгнуло мне на капот и начало стучать какой-то палкой по лобовому стеклу. Как он не догадался взять кусок арматуры какой-нибудь я не знаю. Дальше всё произошло, как принято писать, "как в тумане". Я завел машину и дал по газам прямо к мусорному баку. Исчадье помойки мягко хрустнуло и обмякло между баком и бампером. Изо рта у него потекла кровь. О том, чтобы выйти из машины я и не думал. Пока я разворачивал машину, увидел в зеркало, что к месту происшествия несется та самая полоумная бомжиха. Я так понял, она услыхала мои крики. В свете фар я видел, как она подбежала к убитому уроду и, вместо того, чтоб удивиться или заорать, деловито потащила его за ногу вглубь помойки. "Нагулялся, поросёнок, блядь" - послышалось мне ее бормотанье. Я до сих пор не знаю, сказала она это или нет, ведь в заведенной машине через стекло едва ли я мог услышать то, что она произнесла себе под нос. Я наконец-то уехал из этой гребаной помойки, и раздавленный труп бомжовского ублюдка так и стоял у меня перед глазами. Меня знобило и тошнило, болела голова - должно быть, я получил сотрясение. Но как выяснилось, это был не конец истории.
Когда я прибыл в редакцию, от шока я не смог смолчать о том, что произошло со мной на помойке, да и объяснить травмы и грязную одежду как-то надо было. И я выложил всё как есть. Делом заинтересовалась милиция, да и скандал в прессе получился неплохой - дескать, не только землю засрали, но еще притон чуть ли не каннибалов развели. И выяснились жуткие подробности. Когда милиция пришла в землянки тех бомжей (а их, несомненно, было порядочно в том месте) они обнаружили несколько железных клеток, где содержались дети этих самых бомжей, которых они рожали в пьяном угаре, таких же имбицилов как и они сами. И помещали их потом в клетки хрен знает зачем. От тесноты они вырастали нескладными уродами и не обладали речью. Звали они их "поросята". Непонятным осталось то, ели они сами этих своих выблядков или посылали их охотиться за добычей вроде меня. Во всяком случае рядом в болотах нашли много человеческих и даже младенческих костей. Скандал был большой, свалку сожгли а бомжи хрен знает куда делись.
Кстати, я утаил то, что раздавил того "поросёночка". Я сказал, что просто уехал оттуда. Да и кто бы стал разбираться? Бомжи наверняка сожрали его тут же. Но как-никак, мысль о том, что я убил это помойное чудовище гложет меня по сей день.
Домовой существует! Позвонила мне моя любимая няня...
Домовой существует!
Позвонила мне моя любимая няня Лена, о которой я уже не раз упоминала. И, как приложение к общим новостям о погоде-детях-здоровье, рассказала мне такую историю: «В нашей квартире всегда тихо: ни шума, ни гама. Дети-то выросли, разъехались, - только мы с мужем остались. Ни хомяков теперь у нас нет, ни птичек, ни рыбок, ни кроликов, ни котиков, ни собачек. Только телек, но с ним куда проще управляться, чем с живыми существами.
И тут что-то странное начало происходить. То цветок с подоконника рухнет, то настенные часы останавливаются и не тикают, пока их не потрясешь. То телек включается-выключается сам по себе.
Я молилась, святой водой по углам брызгала, но не помогло: то в кухонном шкафу посуда дребезжит, то под раковиной как будто шебуршится кто-то…
Собралась я уже в церковь идти, легла ночью спать, а меня душит кто-то.
И тут стало мне понятно: это домовой хулиганит, но явно не наш это домовой, а чужой, которому в собственном доме житья нет. Может, семейные передряги ему жить мешают, а может, при смерти лежит кто-то. Вот он и покинул свое жилище в поисках нового дома – безбедного и уютного.
Пошла я по бабулькам-сплетницам спрашивать, нет ли в нашем подъезде у кого беды какой. Так они тут же сказали, что несколькими этажами ниже живут трое несчастных женщин – и помочь им некому. Одной – девяносто с хвостиком, и она почти ничего не соображает. Вторая – дочь ее, семидесятилетняя старушка, у которой сломана шейка бедра и она теперь не ходячая. Третья – дочь второй, сорокалетняя женщина с тяжелой формой синдрома Дауна. Некому в их доме даже в магазин сходить: раньше хозяйством семидесятилетняя старушка занималась, а теперь, когда она слегла, соседи им еду приносят. А патронажной сестры пока нет – пустая вакансия, желающих работать за копейки сложно найти.
Пошла я в службу, нанялась патронажной сестрой и целых полгода ходила за этими тремя бедолагами: кормила их, стирала-убирала за ними. По деньгам – почти за спасибо, но по совести – на все сто процентов выкладывалась. Пока меня другая патронажная сестра не сменила.
Но уже в первый день моей работы в моей квартире все стихло. Перестал домовой у меня буянить: перешел, надеюсь, обратно в свой дом».
Вечер на платформе Примерно через пятнадцать минут...
Вечер на платформе
Примерно через пятнадцать минут после отъезда поезда в Петербург, на платформе № 2 показался силуэт человека в капюшоне. Неторопливо и тихо он шёл у самого края, над измазанными свежей, только что слитой соляркой и мазутом рельсами. Казалось, упасть вниз он не боялся – шаги были уверенными, а походка достаточно ловкой, чтобы медленно перешагивать встречающиеся на пути камни и выступы. Скинув на шпалы стеклянную бутылку, человек посмотрел на разлетающиеся осколки и двинулся дальше, пока не дошёл до предпоследней скамейки. Остановившись, он поглядел на спящего пьяницу, развалившегося на всю длину и ширину досок скамьи, затем бросил быстрый взгляд на молодого человека, стоящего у края платформы и смотрящего в сторону ушедшего поезда. Кроме этих троих у скамейки никого не было, поэтому некому было запомнить внешность стоящих людей. Подошедший человек в капюшоне был невысокого роста, худощавого телосложения. На его лице, которое затенял серого цвета капюшон, отходящий от такого же цвета курточки, застыло выражение некоего изучения лежащего на скамье. На ногах его были одеты обычные чёрные джинсы, но человек этот отличался от остальных стоящих явным отсутствием обуви – его ступни стояли на голой брусчатке платформы, которая, казалось, своим холодом не причиняет его ногам никакого дискомфорта. Лицо, как говорилось ранее, излучало неподдельный интерес, тёмные глаза смотрели прямо на пьяницу, губы не принимали никакого изгиба, и вообще – мимика у человека в капюшоне напрочь отсутствовала. Лежащий на скамье являл собой именно тот образ, который возникает в голове человека, услышавшего слово «пьяница»: порванные штаны, залатанные грубой ниткой в наиболее открытых местах, дырявые резиновые сапоги, испачканная куртка, одетая на голое тело, шапка, сбившаяся на самый затылок. Выражение лица его явно показывало всю историю алкогольного дегустирования за прошедший день: впалые щёки, небритый подбородок, опухшие глаза и огромная ссадина на левой половине лба. Запах от пьяницы исходил соответствующе всем местам, в которых этот человек побывал – от грязного вокзального пола до пространства мусорного ведра платформы. Каким-то образом это не координирующее себя тело добралось до лавочки, на которой и заснуло мертвецки. Смотрящий на поезда молодой человек был одет в обычные синие джинсы, серые кроссовки, футболку с изображением человека в противогазе, на голове застыла причёска, созданная из копны объемных волос и лака, на шее висели голубые наушники. Лицо его выражало, казалось, некоторую тоску и какую-то обречённость на наиболее худшее развитие событий в дальнейшем. На подошедшего человека в капюшоне он не обратил ни малейшего внимания. Тем временем, последний принялся усиленно тормошить пьяницу, схватив его за рукава куртки, совершенно не изменяя выражения лица. Со своего горизонтального положения лежащий не сразу понял, что с ним происходит, и поэтому, издав нечленораздельный вопль, резко поднялся, попеременно раздумывая, дать в челюсть наглецу или же попытаться выяснить, что от него требуется. Человек в капюшоне, добившись желаемого, как бы невзначай отошёл от скамейки, склонил голову набок, и, ничего не говоря, принялся смотреть на поднявшегося пьяницу. Такая зрительная перепалка с обеих сторон длилась около десяти секунд, после чего поднявшийся со скамьи человек плюнул в сторону и двинулся вдоль края платформы, пошатываясь то ли от сна, то ли от остатков алкоголя в организме. Шаг за шагом он продвигался в сторону выхода на вокзал, где он успешно бы нашёл себе новое место для отдыха, если бы не подвернувшийся под ноги мелкий, но круглый камешек. Секунда – и пьяница лежит на испачканных мазутом шпалах, в состоянии полного отрешения и безуспешных попыток осознать произошедшее. За всем этим спокойно наблюдает человек в капюшоне, подошедший к месту, откуда свалился пьяница. Молодой человек с голубыми наушниками, услышав грохот падающего тела, сливающийся с грохотом подходящего поезда, в растерянности оборачивается и с испугом на лице подбегает к человеку в капюшоне, надеясь помочь ему вытащить лежащего на рельсах. Поздно. Многотонная громада поезда, набитого пассажирами, проносится мимо платформы, освещенной под вечер лишь несколькими фонарями. Для машиниста, вышедшего покурить в тамбур, оставившего вместо себя близорукого сменщика, забывшего в этот вечер очки, для пассажиров поезда – это был всего лишь мягкий толчок. Для лежащего на рельсах – мгновение, за которое проносится нечеловеческая боль, разогнанная до скорости грохочущих колёс. Именно за это мгновение колёса успевают сделать то, что в комнатах средневековых пыток с человеком делали за несколько дней: руки ломаются в нескольких местах, тело как мешок с ломаными костями тащится еще несколько метров по щебню и выступам шпал, ноги отделяются, после чего ломаются еще несколько раз, но всё это уже не важно, потому что первым делом колёса поезда отрезают голову, причём совсем не по хирургическим правилам. Когда нет головы – человек особо не задумывается над сломанными костями, разодранной курткой и спиной, вывихах и ушибах. Крови почти нет, разве что сонная артерия выплёскивает её порциями – всю остальную кровь впитала одежда и древесина старых шпал. Человек умирает за мгновение, всё остальное – только формальности случая. За разделением тела пьяницы наблюдают лишь двое людей, стоящих на платформе – один, в капюшоне, равнодушно затягивается вытащенной из кармана сигаретой, другой – в ужасе смотрит то на курящего, то на остатки пьяницы на рельсах. Подождав, пока поезд отъедет подальше, человек в капюшоне спрыгивает на рельсы, отыскивает отлетевшую в сторону голову пьяницы, берёт её в руки и поднимает на уровень своей груди, оставив молодого парня сторонним наблюдателем. Из головы пьяницы начинает выходить синяя дымка, всасывающаяся в грудь человека в капюшоне, задумчиво смотрящего на догорающую сигарету в зубах. Постояв так примерно минуты две, он трясёт оторванную голову, будто проверяя, нет ли еще чего-нибудь в ней, затем, убедившись, что синего дыма он больше не увидит, аккуратно кладёт голову на то же место, откуда она была взята. После этого человек в капюшоне запрыгивает на платформу и садится на лавочку. Парень в наушниках ошарашенно смотрит на него с непониманием. – Это… А… Ка… Ты… Ты чего сделал-то? – следует от него вполне резонный, хоть и неразборчивый вопрос человеку в капюшоне. – Ты видишь меня? – следует странный ответ не менее странным голосом сидящего. – Бхе… Бхе… Ты чего сделал? – через сдавленный кашель повторяет вопрос парень, говоря скорее на автомате, нежели обдуманно. – Ну, душу я из него вытащил. Смерть я, понимаешь ли. Чего глаза вытаращил, Смерти что ли не разу не видел? А, да. Новости для тебя не очень хорошие – обычно меня люди не видят. Видят только те, кому умирать скоро. Так что – встретимся еще, не переживай! – с этими словами человек в капюшоне резко поднялся с лавочки, подмигнул парню, и, разбежавшись, прыгнул под колёса очередного поезда, где растворился в воздухе голубой дымкой.
